Но Корнелию было уже не до того. Мысли кинулись назад, к тревоге. Кольцо Мёбиуса, школа, Цезарь…
— Михаил… Алексеевич. А что все-таки можно сделать для того мальчика? Для Цезаря Лота.
Мохов слегка досадливо пожал плечами:
— Петр же обещал. Соберем все сведения, он даст задание своим людям. Их, людей этих, конечно, мало. Но постараются найти, помочь… А вы свое дело сделали, ваша совесть может быть спокойна.
Совершенно искренне Корнелий вспылил:
— Меня в данном случае интересуют не терзания собственной совести, а судьба мальчишки!
— Господи, да я не хотел вас обидеть! Будут искать его. Возможно, Хранители свяжутся с командорской группой, задача-то прямо для них. Если эта полумифическая группа действительно все еще существует.
— Как вы сказали? Командорская?
— Не слышали старую легенду о Командоре? Он причислен к Хранителям, хотя не все это признают. Жил когда-то человек, командор флота, капитан каперского фрегата, он сделал целью своей жизни спасать и хранить от бед детей с особыми, порой необъяснимыми талантами и свойствами. Командор считал, что дети эти — люди будущего, когда каждый человек овладеет множеством чудесных способностей. Вплоть до полета без крыльев и чтения мыслей… Сказка, не лишенная, видимо, реальной основы. И логики…
— Сказка, — вздохнул Корнелий. — Впрочем, кто знает. Вы считаете, что Цезарь — один из таких детей?
— Его странная история с исчезновением индекса. Не чудо ли?
«Где-то он теперь?» — подумал Корнелий. Но разговор продолжать не стал. Мохов мог заподозрить его в нытье и недоверии.
— Так вот, о Мёбиус-векторе… — неожиданно громко вдруг сказал Мохов и отвернулся к панели. И без паузы, не глядя назад, ровным голосом произнес: — Иди сюда, паршивец, уши надеру…
Корнелий изумился, а у двери несмело хихикнули.
Прислонившись к косяку, стоял гибкий русоголовый взлохмаченный мальчишка. В белой майке — перемазанной, порванной, выпущенной на мятые шорты из пятнистой, похожей на маскировочную, ткани. Он мотал на палец оттянутый подол майки и переступал длинными, кофейного цвета ногами. На курносом лице была независимо-дурашливая улыбка, а в светло-синих глазах нерешительность. Он встретился этими глазами с Корнелием и мельком сказал «здрасьте».
— Иди, иди, — повторил Мохов. — Люди тут изводятся, а он…
Мальчишка потер ногу об ногу, шагнул к машине. Крутнул головой, спасая уши от пальцев Мохова. Пальцы неуверенно зашевелились в воздухе. Видимо, на словах Михаил Алексеевич был решительнее, нежели в практике воспитания.
Мальчишка расставил ноги циркулем, поддернул на боках майку, сунул руки в тесные карманы. Склонил набок лохматую голову.
— А трактовка граней здесь принципиально не та. Число их бесконечно, значит, они должны быть вплотную друг к дружке… — Он выдернул руку, профессионально пробежался пальцами по рядам клавишей. Граненое кольцо в глубине экрана потеряло свою ребристость, превратилось в круглую баранку. Лишь приглядевшись, можно было рассмотреть на нем частые, как на трикотажной материи, рубчики. Мальчик сказал со скромной назидательностью: — Во… Грани вплотную, рядышком, значит, их соединение может случиться совсем легко, от одного маленького чиха. Только надо выяснить точно, от какого. Может, просто от желания…
— Великолепный научный термин «чих»! — взвинтился Мохов. — Небось опять с Мишенькой Скицыным занимались несусветным трепом!..
Только сейчас Корнелий понял, что за сердитостью Мохов прячет громадное облегчение. Что во время всех прежних разговоров седой костлявый человек с бледно-синими глазами испытывал беспрерывную томительную тревогу вот за этого растрепанного пацана. За сына. За негодного бродягу Витьку.
— Не, это я сам придумал, — скромно похвастался Витька. — Скицын, наоборот, спорит. Как, говорит, тогда быть с Мёбиус-вектором… Видишь, он признал твой вектор… Говорит, ребро-то все равно по прямой не пересечешь, для перехода получается расстояние, равное одному витку, плюс-минус линия между точками. А виток, говорят, равен бесконечности…
— Наконец-то он сказал умную вещь…
Витька опять хихикнул:
— А в масштабах кристалла что бесконечность, что ноль— все одинаково. Они сливаются…
— Неучи! — гаркнул Мохов. — Ты — понятно! Но этот твой Скицын!.. А еще кричал, что я дилетант!
— Не-а… Не кричал он такого. Он…
— Ты мне зубы не заговаривай! Где тебя носило?!
— Я же сказал: может, приду, а может, нет.
— Все знают, что, если ты сказал «может», значит, придешь! А ты шастаешь! Опять куда-то влип?
— Да не-е… Я вышел в парке у обрыва, а там театр. Ну, знаешь, простая эстрада и на ней играет кто хочет. Так интересно. Начинается, будто спектакль, а потом все как по правде… Они «Короля Артура» ставили, я загляделся. А на них вдруг уланы! И на зрителей! И за мной: «Безында!» Ух, я драпал…
— Чтобы ты больше не смел никогда…
— Ну, па-а… — Витька незаметно стрельнул глазами в сторону Корнелия. А тот поймал себя, что смотрит на перепалку отца и сына, весело и глуповато приоткрыв рот. Но не почувствовал смущения, засмеялся.
В дверь просунулась голова хозяина.
— Ва! Витка. Что, папа давал немножко по шее?
— Потом получит, — буркнул Мохов. — Сперва накорми обормота.
— Это хорошо. Пошли, Витка, кушать. Анда оладьи сделала, прямо апельсины.
Витька весело ускакал.
— Пойду посмотрю, как ребята, — сказал Мохову Корнелий.
Но к ребятам он сразу не попал. В главной комнате Кир сказал жующему у очага Витьке:
— Вот человек от Петра. Витка, надо увести к вам группу. Тринадцать человек. Девочки-мальчики, как ты.
Витька торопливо проглотил остаток оладьи, встал прямо. Тоненький, серьезный. Внимательно, почти строго спросил Корнелия:
— Что с ними?
— Безындексные ребята из тюремной школы. Здесь они обречены. — Кажется, он нашел верный лаконичный тон.
Витька понятливо наклонил голову:
— Надо, значит, надо. Если не испугаются на товарном поезде, на открытой платформе… Вы — с ними?
Корнелий кивнул, опять подавив стыдливую досаду.
— А тебе не попадет? — участливо спросила Витьку Анда.
Он сказал с готовностью:
— Попадет. Мне всегда попадает, и там, и здесь, я привык… И сейчас тоже попадет, вот сию минуту. Приготовьтесь…
Он распахнул входную дверь и пропал в темноте. С улицы дохнуло душным предгрозовым воздухом, электрической тревогой.
— Куда тебя, злой дух!.. — тонко завопил вслед Кир.
Но Витька уже возвращался. И тащил за собой уланский мотодиск с седлом.
