— Но… как же я… он ведь…
— Ничего не бойся, — подбодрила Астру мать. — Пролитая во имя благого дела пинта крови угодна даже Воргану.
Рыжеволосая девчонка сильно призадумалась над словами родительницы. В очередной раз извилистые пути ее мыслей заставили юную аристократку впасть в ступор. Предложение Луаны звучало в равной степени здраво и безумно. Небесная Тысяча, как же ей не хочется выглядеть дурой. Но, видимо, придется…
— Нет урона твоей чести в том, чтобы проиграть победителю Таасима Атерна, — глубокомысленно изрекла леди Персус, видя, что дочь все еще колеблется. — Зато польза от этого проигрыша будет просто колоссальной. Признай его превосходство, и ты удивишься, как сильно изменится и отношение Данмара к тебе. Мужчины падки на лесть. Сильные мужчины — падки на нее вдвойне, ведь они воспринимают ее за безоговорочное принятие своих талантов.
Огневолосая подняла голову и встретилась взглядом с темно-зелеными глазами матери, которые словно далекие тучи на горизонте скрывали в своих недрах безжалостные молнии. Эх, вот бы у Астры была хотя б десятая доля той уверенности и веры в себя, каковыми всегда блистала Луана. И немного ее божественной красоты… Тогда бы Данмар точно не устоял бы перед ее женскими чарами.
* * *
Глядя в бездонные глаза Ириды, я испытывал очень двойственные чувства. Запруда ее век вот-вот грозила уступить напору подступающих слез, но женщина стоически пыталась сдерживать их.
А я все никак не мог понять, как мне реагировать на появление призрака прошлой жизни Данмара. С исчезновением матери и смертью Эпимоса, я уже и не предполагал, что когда-нибудь вновь повстречаюсь с тем, кто знал мальчишку безродным сыном кузнеца. А вот поди же ты, как все обернулось. Определенно, Ирида сейчас ставила под угрозу мой образ таинственного юного аристократа, который я только-только начал выстраивать. И главная проблема заключалась сейчас в том, что я не могу переобуваться каждый раз, когда обстоятельства будут подкидывать мне очередную подлянку. Я на сегодняшнем приеме слишком громко о себе заявил…
— Ирида… — холодно ответил я, поджимая губы. — Не ожидал тебя увидеть… вообще когда-нибудь.
От такого приветствия женщина все же не выдержала и уронила несколько крупных слезинок, из последних сил пытаясь сдержать себя и не разрыдаться в голос. Но я ничем не мог сейчас ее утешить. Маленький мальчик, который считает, что его бросила мать, просто обязан ненавидеть ее. Он должен вести себя, словно маленький ершонок, который безжалостно колет любого, кто попытается к нему притронуться. Она уже однажды заподозрила, что в теле ее сына поселился кто-то иной, и сейчас мне следовало сделать все, чтобы она уверовала, что я — это Данмар. Либо же мне придется ее убить. Мертвые не имеют привычки болтать лишнего.
— Мой мальчик… что ты такое говоришь?! — Всхлипнула женщина. — Почему ты так на меня смотришь?! Ты не рад мне?
— Ты бросила нас с отцом три года назад, и за это время никак не давала о себе знать! — Прошипел я, добавляя в голос побольше юношеской агрессии. — Какого дьявола, по-твоему, я должен радоваться?!
— Данмар, родной, неужели ты все видишь именно так?! — Ирида прижала руки к лицу, пытаясь унять рвущиеся наружу рыдания. — Клянусь тебе душой и кровью, что все совсем не так! Дай мне шанс объясниться перед тобой, если этого не сделал Эпимос!
— Ты упустила свой шанс три года назад, — безжалостно припечатал я, глядя на мать мальчишки исподлобья.
— Небесная Тысяча, Данмар, не будь так жесток со мной! — Взмолилась Ирида. — Если не хочешь слушать меня сейчас, поговори с Эпимосом! Я не знаю, почему он тебе ничего не рассказал, но так ты поймешь, что все это я сделала ради тебя!
— Хороша мать, — изогнул я губы в злой усмешке, — предлагает собственному сыну отправиться в Чертоги Предков следом за отцом.
— Ч-что?! К-какие Чертоги?! — Удивление на лице женщины было таким неподдельным, что никаких сомнений возникнуть не могло. Она до сих пор не знала, что ее муж отправился в свой последний путь. — Эпимос… он…
— Он не выдержал твоего ухода. — Мне оставалось надеяться, что скорбь, звучащая в моем голосе, не была слишком уж наигранной. Лицедейство не являлось моей сильной стороной, но необходимость всегда и везде притворяться все же сумела вывести это умение на новый для меня уровень. — Отца хватил удар, и он перестал вставать с постели. А вскоре и жизнь покинула его.
Мама Данмара горестно прикрыла глаза, и очередная пара слезинок скатились по ее щекам.
— Прощай, Эпимос… ты был хорошим человеком… — едва сумел разобрать я ее тихий шепот, — прости меня за все…
— Не стану врать, что было приятно тебя увидеть, — продолжил я играть роль обиженного ребенка, — но мне пора идти. У меня еще много дел.
— Постой, мой мальчик…
— Не называй меня так! — Зло процедил я. — Твой мальчик остался там, на вонючем соломенном тюфяке! Остался в той самой тесной комнате нищего дома в пригороде, откуда ушла ты, даже не взглянув на прощание в его глаза! Ушла, чтобы купаться в роскоши и ходить здесь, среди этих напыщенных индюков, сверкая блеском дорогих тканей! Я! Не твой! Мальчик!
Вероятно, я несколько переборщил с яростью и неприятием в своей импровизированной речи, потому что женщина отшатнулась от меня, словно увидела рогатого демона, и кровь одномоментно отлила от ее лица. Она явно не ожидала, что ее ребенок окажется настолько ослепленным собственной обидой.
— Данмар, — тихо попросила она, — я взываю к тебе, пойми меня! Я не прошу у тебя прощения, я лишь молю о понимании! Мне просто пришлось вернуться, чтобы ты мог жить! У нас с Эпимосом не было столько золота, чтобы излечить тебя от той травмы… ты умирал… прямо на наших руках…
— Что значит «вернуться?» — Глупо переспросил я, хотя уже и догадывался, какой услышу ответ. Одно только ее присутствие на этом торжественном приеме в Дивинатории уже красноречиво предупреждало о многом…
— Ах, да… Эпимос ведь ничего тебе так и не рассказал… — Ирида глубоко вздохнула, будто перед нырком в воду, а потом выпалила на одном дыхании: — Я с четырнадцати лет была наложницей аристократа. Мне пришлось вернуться к господину, потому что на кону была твоя жизнь. Моего собственного сына…
Не скажу, что я был сильно удивлен этой новостью, Ирида на самом деле была достаточно красива, чтоб на нее запал какой-нибудь высокородный. Даже сейчас, когда ее возраст должен был находиться где-то за отметкой в тридцать лет, она выглядела молодо и свежо. Пожалуй, даже не хуже, чем Луана…
Однако отвалившуюся челюсть мне все-таки пришлось изобразить. Просто на всякий случай. И пусть еще многое предстояло прояснить, например, касательно того, с чего это вообще вдруг ее господин решил раскошелиться на лечение малолетнего простолюдина. Наложница — это ведь не жена, у нее прав, иной раз, меньше, чем у прислуги. Но начало нашему примирению уже было положено. Думаю, она мне не будет опасна… а может даже и полезна, как знать?
