На учебном поле боя, тем временем, ситуация начинала меняться. Причем, не в нашу пользу. Белая команда, которой мы противостояли, медленно, но верно прожимала наш фланг. С нашей стрелковой позиции это было прекрасно видно. Однако судя по тому, что возвышающийся на голову над остальными подростками Астал не спешил ничего предпринимать, у него был на этот счет какой-то свой план.
Великана вообще на занятиях Хармы слушались беспрекословно все, даже дети аристократов. Его огромный ратный опыт было глупо отрицать, раз уж сама Мэтр без всяких экивоков признала едва ли не равным по тактическому мышлению. Поэтому я особо не беспокоился за судьбу отряда и не сомневался в нашей победе.
— Что вы там копошитесь?! — Надрывалась наставница, костеря команду соперника. — Собрались и ударили! Хватит ползать, как беременные улитки! В реальной схватке Аль’сура не оставили бы от вас даже мокрого места! Позор! И вы еще смеете называть себя Аколитами?!
Да-да, именно так проходили абсолютно все тренировки у Хармы. От начала и до самого конца она кружила разъяренной фурией, и плевалась едким ядом в каждого, кто по ее мнению делал что-то неправильно. Особое удовольствие мне доставляло смотреть на лица высокорожденных детишек, которые к подобному отношению были вообще непривычны. Их лица то и дело вытягивались, густо краснея, когда они слышали в свой адрес отборную солдатскую ругань. Харма поносила всех, невзирая на возраст и происхождение последними словами, если считала, что он сделал что-то неверно.
И самым прекрасным было то, что возразить против такого обращения к их важным персонам не могли даже аристократы. Во-первых, слово любого Мэтра в стенах Дивинатория было законом для всякого Аколита. И если наставник сказал, что ты хромой калека с руками, торчащими из задницы, то так оно и есть. Во-вторых, обязанность посещать такие занятия возлагалась на каждого учащегося императорским эдиктом. А это значило, что выступая против Хармы, гипотетический оскорбленный Аколит выступает и против самого императора. Поэтому юные дворяне скрипели зубами, цедили злобным шепотом ругательства и за глаза поливали Мэтра тоннами отборной грязи. Но открыто перечить учителю не решался никто.
На поле боя, тем временем, ситуация начинала принимать совсем уж опасный для нас оборот. Отряд Белых настолько глубоко вклинился в построение, что начинал создавать реальную угрозу для целостности наших рядов. Соперники будто почуяли свою близкую победу и многократно усилили натиск. Дело для нашей команды начинало откровенно пахнуть керосином, потому что если наш строй сломают, то это будет конец всему.
Но Астал, как оказалось, контроль над ситуацией не терял и специально заманивал клин сопернического отряда поглубже в наши шеренги.
— ДАВА-А-АЙ! — Оглушительный рев воителя, похожий на взрыв артиллерийского снаряда, пронесся над ареной, заставив присесть от неожиданности некоторых Аколитов.
И после этой команды обстановка на песке начала неумолимо меняться. Белые, увязшие в нашем построении, не успели понять, как оказались отсечены от основной массы своих товарищей. Их оттеснили с двух сторон, отщипнув словно кузнечными клещами. Причем, все было подстроено так, что с одной из сторон в строй Белых с неистовством разъяренного бизона влетел сам здоровяк Астал.
Узел пращи кнутом свистнул над моей головой, и долей секунды позже глиняный шарик разлетелся пыльным облачком, столкнувшись со шлемом одного из соперников, который набрался храбрости атаковать здоровяка. Юнец бросил в мою сторону испепеляющий взгляд, но из схватки дисциплинированно вышел. Сорвав белую повязку со своего рукава и вскинув ее вверх, он отправился укреплять свой организм физическими упражнениями. Мэтр Харма всех условно поверженных заставляла бегать, кувыркаться, отжиматься и приседать. Чтобы к следующему раунду они были такими же уставшими, как и их товарищи, которые отстояли в сражении от начала и до самого конца.
Не ожидавшие такой подлянки, наши соперники замешкались, встретив отпор оттуда, откуда его не ждали, и их атака захлебнулась. Теперь все те, кто стоял на острие несостоявшегося прорыва, «полегли» под совместным натиском с обеих сторон. И перед остальной массой Белых вдруг снова предстала монолитная стена щитов, да вдобавок еще возглавляемая кошмаром всех первогодок — неудержимым Асталом.
Условный враг дрогнул и попытался отступить для перегруппировки, но опытной воин не дал им даже лишнего мгновения. Он вел нашу команду вперед и усиливал натиск до тех пор, пока пятящиеся Белые окончательно не дрогнули и не попытались сбежать. И вот тут-то началось форменное избиение детей. В самом буквальном смысле. Уже стало ясно, что наши противники проиграли это схватку с громовым треском.
— Довольно! Шлемы долой! — Наставник Харма уже коршуном летела в самую гущу сражения, чтобы раздать… кхм… ценные указания всем проштрафившимся. — Белые проиграли! Вы все уже мертвы! Ты, ты, ты и даже вот ты! Вы трупы! Ваши растоптанные тела валяются на земле, напоенной вашей же кровью! Это какими же ослами надо быть, чтобы попасться на такую простую уловку?! Просто уму непостижимо! Мне стыдно обучать таких тупиц, потому что ваша глупость настолько велика, что просто оскорбляет меня!
Мэтр говорила много и эмоционально, втаптывая в грязь наших соперников. Но радоваться никто этому не спешил, потому вскоре она переключилась и на нас. И пусть наши ошибки она перечисляла совсем недолго, однако досталось все равно многим, и даже стрелкам…
— А вы там, четыре обезьяны, какого дьявола засели? Вы что, не видели, что враг уже почти прорвал один из флангов? Еще немного, и вас растоптали бы, как старое дерьмо на дороге!
Почему она высказывала все это именно нам, а не назначенным десятникам, которые и определили наши стрелковые позиции, я не понимал. Насколько я помнил из прошлой жизни, любая инициатива, исходящая от рядовых бойцов, в армии порицалась и всячески убивалась. Но тут, видимо, был несколько иной взгляд на подготовку личного состава. Раз уж мы потенциальные Владеющие, то и сами должны уметь определять свое место в бою, даже если командиры о нас забыли. Ну это так, просто моя версия.
Во время нашего разноса мы с остальными воздушниками, ясное дело, благоразумно молчали, потому что прекрасно усвоили, что с Мэтром пререкаться себе дороже. Лучше немного послушать о том, какой ты неумеха и тормоз, чем слушать тоже самое, но в два раза дольше и в упоре лежа. А вот у Белых нашелся какой-то отчаянный смельчак, который решил выступить против Хармы. Ну или глупец, тут еще с какой стороны посмотреть.
— Но это был нечестный бой, Мэтр!
Я присмотрелся к говорившему, и без особого удивления признал в нем Согара Имаго. Пятнадцатилетнего сына того мужика, с которым я вступил в перепалку на торжестве. С самим Согаром я лично знаком не был, потому что именно в тот момент глава стоял с другими своими детьми, но после той увлекательной беседы потрудился разузнать об этом семействе побольше. Чисто на всякий случай. Ну а удивления во мне не было по одной простой причине: несдержанность на язык и отсутствие понимания, когда вообще стоит открывать рот — это поистине была фамильная черта Имаго.
