Господи, какое же палево!
По крайней мере, я бы заподозрила неладное еще сильнее.
Ник тоже подозрительно сужает глаза, изучает нас по очереди, но у нас получается изобразить недоумение его вопросом.
— Тебе что-то нужно было подписать, — задумчиво напоминает Ник Юле, и она, встрепенувшись, подает ему сложенные пополам ведомости.
Он раскладывает их недалеко от меня, придирчиво проглядывая, а потом — ставит широкий росчерк внизу каждого листа.
У меня есть время подумать.
Я понимаю, почему я отрицаю наше с Юлей знакомство.
Ник не должен знать о моем сроке. Я слишком хорошо его знаю. Он ответственный. Очень. И вряд ли откажется от отцовских обязательств.
А мне это не нужно. Ни его алименты, ни встречи с ребенком. Ничего, что бы служило напоминанием о той ночи, которую он назвал ошибкой. Мы справимся сами, для моего счастья меня и ребенка мне вполне достаточно. Папочка будет нам только помехой.
Вот поэтому я вру.
А почему врет Юля?
— Все, спасибо, я уехала за лекарствами, в медпункте сейчас Боря за старшего.
— До вечера.
Я вижу по глазам, Ник не отпустил ситуацию. Он все еще крутит её в голове, и она его явно не отпускает.
Три тысячи чертей!
Если оно его не отпускает — он не выпустит этот факт из хватки, пока не разберется. И если со мной беседовать у него повода как будто нет — то провести личную беседу с Юлей он может. И она очень просто меня сдаст. Тем более, что её мотивы мне вообще не понятны.
Хочется ругнуться как-нибудь от души, но это будет слишком подозрительно. Нужно его переключить. Сделать так, чтобы он выбросил эту ситуацию из головы.
Решение, которое приходит мне в голову — радикальное. Почти безумное. Но именно из-за своего безумия — оно и кажется мне действительно стоящим. Может и сработать. Должно!
Вопрос лишь только в том, насколько хорошо я знаю Ника.
— Ты уже закончила с договором? — Ник закрывает за Юлей дверь и теперь снова фокусирует свое внимание на мне.
— Да, — я ставлю свои подписи во всех необходимых местах и двигаю бумаги к Нику, потому что его подписи там еще не хватает, — меня все устраивает, условия более чем комфортны. В моем положении — просто подарок небес.
— Ты что-то хочешь мне сказать, Эндж? — Ник приподнимает брови, выжидающе глядя на меня. Мой тон его к этому подвел.
Нет. Совсем нет. Я не готова просто взять и вскрыть свою тайную карту.
— Я беременна, — на одном дыхании произношу я, отчаянно пытаясь не жмуриться.
Нужно озвучить этот факт на моих условиях, иначе мне придется плохо.
Я вижу, как замирает лицо Ника. Как будто я его треснула пыльным мешком по голове. Шоковая терапия — наше все.
Зато все вопросы к тому, знакомы ли мы с его принцессой — как ветром сдуло.
Я знаю, что за шестеренки сейчас в его голове сработали. И они на самом деле сработали верно, вот только я сейчас планирую ввести их в заблуждение.
— Я сделала ЭКО одиннадцать недель назад, — улыбаюсь я буднично, — был удачный момент, я решила рискнуть на последние деньги. Эмбрион прижился. Я не хочу вводить вас в заблуждение, Николай Андреевич, ведь я планирую уйти в декрет. Если вас это вдруг не устраивает — я пойму. Не все согласятся взять на работу беременную сотрудницу.
Это такая виртуозная брехня, что мне за неё почти что стыдно. Нет, разумеется, есть такие мудаки, которые спрашивают у женщин перед трудоустройством справочку из женской консультации. И очень сложно бывает добиться от таких нормального отношения в общем-то к житейскому явлению.
Я точно знаю, что Ольшанский не из таких. Мне просто нужно, чтобы информация об ЭКО утвердилась у Ольшанского в голове.
Это не его ребенок. Мой.
Ник отмораживается секунды через три. Улыбка, сползшая с его лица, обратно не возвращается.
— Поздравляю, Эндж, — суховато комментирует он, — все-таки ты своего добилась.
Надо же, для меня даже поздравляшки завезли. Наверное, я слишком его достала своим нытьем на эту тему за три года.
— Если цель того стоит — за неё можно и побороться, — я пожимаю плечами, — мое положение нам помешает?
Ник едва заметно качает подбородком из стороны в сторону.
— Мне нужна твоя эффективность. Все остальное меня не интересует.
Ко всему должно выработаться привыкание. И не оббивать колени об его равнодушие я еще не научилась, но еще непременно научусь.
Нужно просто почаще себе напоминать эту его фразу. Кроме моей работы его ничего не интересует.
— Чудесно, — я нацепляю на лицо выражение искренней радости, — значит, ты подпишешь договор?
Он подписывает, все так же, без улыбки. Его тепло полагается его принцессе, она ушла — для меня в его прогнозе погоды только заморозки и ничего больше.
Ничего. Я переживу.
— Подожди меня в приемной, — он двигает ко мне мою копию договора, — я сделаю один звонок и покажу тебе твое рабочее место. Да и персоналу тебя надо бы представить.
С трудом удерживаюсь от того, чтобы типа по-военному не щелкнуть каблуками. Раньше я так действительно дурачилась.
Есть, сэр, разрешите выполнять?
И в серых глазах Ника всегда подпрыгивали веселые черти.
Сейчас это будет совершенно неуместно.
— Эндж, — Ник окликает меня, когда мои пальцы касаются ручки двери. Оборачиваюсь, смотрю на него, присевшего на край стола, крутящего в пальцах фиджет-куб. Отстраненный, бесстрастный. Совершенно чужой.
— Есть первые распоряжения, Николай Андреевич?
— Твоя беременность точно от ЭКО?
Этот вопрос бьет прямо в яблочко, и чтобы выражение моего лица никак не поменялось, мне приходится приложить усилия.
Иначе говоря — ты точно беременна не от меня?
Пару секунд я позволяю себе недоумение — одновременно прикусываю язычок болтливой дуре, которая восторженно подпрыгивает в моей груди.
Ему не плевать, смотри!
Плевать. Именно поэтому вопрос задан так, что мы снова делаем вид, что той ночи между нами не было. Он даже не смотрит мне в глаза.
Ольшанский по-прежнему не хочет вспоминать об этой ночи, но он привык отвечать за свои поступки. Вот только у него есть невеста, счастье в личной жизни, вот от неё, от любимой пусть и будет его ребенок.
— Сроки ставили по УЗИ, — спокойно озвучиваю я, — они очень точны. Ошибки быть не может.
Пусть это ложь. Мне не стыдно. Мой ребенок — только мое чудо. Лучше так, чем быть в тягость отцу, напоминанием об ошибке, сделанной по пьяни. Я свое чудо буду любить изо всех сил, за папу и маму, за дедушку и бабушку.
