И вопреки тому, что ничего у меня к Ольшанскому не отболело, и каждый наш контакт — всегда чреват лишним напряжением для меня, к Юле я никакой неприязни не испытываю.
Наверное, просто потому, что отчасти мы с ней похожи. Обе — хотим ребенка. Обе — имели с этим проблемы. Обе привязаны к тому, у кого в сердце живет совершенно другая женщина.
Юля об этом хотя бы не знает. И честно говоря, я не ощущаю себя готовой открывать ей на это глаза. Да и с чего бы? Прав на это у меня никаких нет.
— Будешь шоколадку? — неожиданно разбавляет наше молчание Юля.
Я покачиваю головой, экономя силы. В меня не влезет. У меня в желудке сейчас будто возится скользкий ком из червей. И поди-ка не захлебнись угрызениями своей совести в этих условиях.
— Будешь, — напористо отрезает девушка и выдвигает ящик своего стола, — у тебя, в общем-то, одно из двух, или падение глюкозы, или скачок гемоглобина. Так что, будем считать, что я тебе шоколадку как профилактическое лекарство прописала.
И кладет передо моим носом ароматную коричневую полоску.
Вот ведь черт.
Я и так тут лежу и молча угрызаюсь совестью, что вообще-то переспала с женихом этой конкретной медсестры. А она решила еще и поусугублять мне состояние своим хорошим отношением.
В обычных любовных историях все бывает просто. Есть ты, и ты заслуживаешь счастья, а все кто ему мешают — враги и подлецы. И неважно, кто там на той стороне. Нормальным любовницам — неважно.
Я — не нормальная. Мне паршиво. Я уже побывала в роли неудачливой соперницы, мне паршиво оказываться любовницей, хоть и разовой.
И паршиво есть шоколадку из рук девушки, в измене которой я приняла прямое участие.
И хотелось бы свалить все на Ника. И оправдаться, что я тогда не знала, что он несвободен. Но с каких пор незнание освобождает от наказания? И я ведь… Не спросила ведь. Осознанно не спросила, кстати, не желая знать правду.
Вот. Теперь подыхаю.
— Спасибо, — я, наконец, собираюсь с силами и все-таки сажусь на кушетке. Нужно бежать. Пока я сама себя не сожрала с потрохами, — спасибо за помощь, Юлия…
Специально оставляю паузу, чтобы она мне прояснила свое отчество — я к своему стыду его не помню.
— Просто Юля тоже можно, — улыбается девушка, не желая делать мою жизнь проще, — и не за что, Анжела. Знаешь, это я очень хочу тебя поблагодарить.
— А меня-то за что? — я недоуменно приподнимаю брови.
Может быть, это сарказм? Может быть, сейчас я услышу что-то вроде «за наставленные рога»?
Юля красноречиво приподнимает мизинчик левой руки, но я — слишком подтормаживаю, поэтому она милостиво поясняет.
— Помнишь, ты меня «заряжала»? На беременность. Сработало!
Я была к этому готова.
Немного. Не совсем. Вместо того, чтобы ощутить как резко, с размаху, распарывает мое сердце безжалостный скальпель реальности, я все-таки только слегка задеваю брюхом самообладания об асфальт.
Значит… Значит, у них получилось.
Значит, у Ника будет другой ребенок. Их с Юлей. С той, кого он считает, что любит.
Это больно, да. Я не буду даже прикидываться, что мои дела обстоят как-то иначе. Там, под ледяным панцирем тихо лопается едва схватившийся рубец.
Но есть и плюсы.
Меньше поводов будет у Ника озадачиваться вопросом отцовства у моего ребенка. У него свое будет, вот о нем пускай и печется. Кесареву — кесарево, Ольшанскому — его ребенок, мне — мои принципы.
Я ведь помню свою роль, так ведь?
И я уж лучше буду гордой и молчащей, чем говорящей и навязывающей кому-то себя и своего ребенка.
— Я тебя поздравляю, — стараюсь улыбнуться Юле по-настоящему искренно, — так быстро выяснилось…
С момента той встречи прошло всего полторы недели, между прочим. И когда успели узнать?
— Ну да, — Юля пожимает плечами, — по тем анализам, которые я сдавала, помнишь? У меня там такой уровень ХГЧ вылез, никаких тестов делать не пришлось.
— Ясно, — я делаю все, чтобы в моем голосе звучала радость за мою собеседницу, — ну, строго говоря, я тут и не при чем. Ты, получается, уже была…
— Не порти мне сказку, — Юля всплескивает руками, — я тут уже неделю уверена, что именно ты оказалась моей феей. Так что не спорь со мной, ей и будешь.
Ага. Фея. Только от нормальной феи получаешь хрустальные туфельки, а от меня… Очень своеобразные костяные украшения, блин! Корона, назовем это так.
— Удачи вам с папочкой, — я снова делаю маневр в сторону двери, но меня одергивает жесткая реплика:
— Куда?!
— Работать, — откликаюсь я и немножко обмираю под убийственным взглядом медсестры. Кто вообще знал, что это милое нежное создание так умеет?
— Чаю хоть попей, а то не уползешь далеко — обратно принесут.
Отказы не принимаются. Вообще. Юля просто пропускает их мимо ушей, и наливает чаю и мне и себе. И жертвует мне еще две полоски мятной шоколадки.
Нет, это кошмар какой-то, если честно. Кошмар и ад — сидеть и распивать чаи с девушкой Ника. С беременной невестой мужчины, которым я старательно пытаюсь перестать болеть.
Вот только это не встреча «администратор-подчиненный», это история «медсестра-пациент», и так как пациент здесь я, мне и глотать чаек, и не выеживаться.
В обморок я и вправду больше не хочу. А чай у Юли вкусный, вишневый, и шоколадка тоже здорово помогает ощутить жизнь, кипящую в моем теле.
— Слушай, я что хотела спросить, — в какой-то момент Юля высовывает нос из своей чашки, — ты ведь не говорила Николаю Андреевичу, где мы познакомились?
— Нет, — я торопливо покачиваю головой и мне, разумеется, тут же начинает казаться, что я сделала это слишком торопливо и подозрительно, — я… Напугалась сначала, мне уже отказывали из-за беременности в приеме на работу, а потом… Потом подумала, что я Ольшанского давно знаю, и он со мной так не поступит, и объяснила ему про свое положение. Про нашу с тобой встречу нет.
— Да, — рассеянно опустив чашку на стол, Юля вгляделась в неё так, будто пыталась угадать в чаинках свою судьбу, — Ник точно бы так не поступил. Мы с ним встречаемся, кстати, хотя… Может, ты и в курсе.
— Так это он счастливый папочка?
Я округляю глаза и хочу сама себя сжечь за притворство. Я ведь знаю, что да. Давно знаю.
— Ну, да, — Юля смущенно уводит взгляд, — мы не очень распространяемся о подробностях наших отношений. Еще не хватало, чтобы болтали, что он сюда из-за меня пришел.
— А он из-за тебя? — в моей душе внезапно обостряется мазохистка. Я же знаю, куда вострил лыжи Ольшанский после увольнения. О чем мы говорили еще до ссоры, откуда его сманивал обратно Козырь. Именно поэтому конный клуб был резкой сменой вектора, лично для меня. Но теперь, когда оказывается, что у его интереса больше личных моментов, чем мне казалось…
