— Может, я на правильном питании, — возражаю, хотя так-то уже спалилась.
— И поэтому вчера съела целую шоколадку за вечер? — Ангелина язвительно покачивает головой. — При этом — ты её солила. Я точно видела.
Мда, все-таки фиговый из меня выходит шифровщик.
Я пожимаю плечами.
Отрицать смысла нет — все уже и так понятно.
— Что, сложно было сказать? — наседает тетка. — Не чужая, чай, кровь, а ты — отмалчиваешься.
— А зачем говорить? — я подцепляю зонт и бросаю его в сумку. — Это мои проблемы. Только мои. Предлагать тебе стать моему ребенку любящей бабушкой я не то чтобы не хочу — понимаю, что это будет слишком. Вряд ли тебе это нужно. А еще ты наверняка спросишь, как я вообще собираюсь дальше с этим жить.
— Спрошу, — тетка согласно кивает, — у тебя же куча проблем, девочка. Ты только-только устроилась на работу. И что ты будешь с ней делать? На что будешь жить? Платить долги? Содержать квартиру? Ребенок — это очень дорогое удовольствие. А у тебя даже мужа нет!
— Бесспорно, — я застегиваю верхние пуговицы легкой куртки и с досадой замечаю, что на груди она сходится еще хуже, чем раньше, — но я с этим сама как-нибудь разберусь.
— Как-нибудь?
— Мне пора ко врачу, — я игнорирую последний, крайне обвиняющий вопрос, — после я еду на работу.
Да, конкретных идей у меня нет.
Я действительно совершенно не представляю, как и на что буду жить после рождения ребенка. Долг Рафарму платить еще шесть лет и нет, наверное, мне выпишут какие-нибудь каникулы по его выплате, но те каникулы очень сомнительные по сути своей — платить проценты мне все равно будет надо.
Да, я никогда еще в своей жизни не поступала так спонтанно.
Но время обдумать выходы из моей ситуации у меня еще есть.
А вот на первый скрининг мне опаздывать совсем не хочется. Тем более, что с сегодняшнего УЗИ есть шанс унести первую «фотокарточку» моего ребенка.
«Мы еще поговорим об этом», — обещает мне тетка через сообщение в мессенджере.
Вот ведь… А я как раз совершенно не хочу разговаривать на эту тему!
Дебильные препараты железа…
Стоит принять на полчаса раньше или съесть что-нибудь сразу после них, и тошнить начинает в три раза сильнее, чем обычно.
Наверное, если бы не эти чертовы таблетки, я не спалилась бы перед Ангелиной.
И сейчас, сидя в узком коридоре, выдерживая полтора метра социальной дистанции, не ненавидела бы весь мир, потому что отчаянно пытаюсь сдержаться.
Моя очередь вот-вот подошла.
И мне совершенно не хочется расставаться с завтраком, омлет был вкусненький и питательный, так что, может, мы еще передумаем?
Мой организм передумывать не особенно хочет. Ему плохо, у него внутри бушует настоящий шторм, и завтрак в таких условиях кажется совершенно ненужным балластом.
В конце концов, я не выдерживаю. Бросаюсь к заветной двери в конце коридора, чтобы выйти оттуда опустошенной, но хотя бы не звереющей от неровного выдоха соседки по очереди в регистратуру.
Конечно же, свою очередь я пропускаю, приходится дождаться, пока выйдет проскочившая вперед меня девчонка и подтвердит недоверчивой, только подошедшей особе, что я действительно тут стояла.
Черт.
Опять захочется есть до обеденного перерыва.
И ведь нельзя отказаться от этих препаратов железа, я уже успела заценить свой восхитительный гемоглобин, уползший неприлично ниже положенного.
— Ну и как у нас дела, — приветливо улыбается мне Денис Алексеевич. Первая такая улыбка за день, кстати.
— Ну, это вы мне скажите, — моя улыбка выходит довольно нервной, — сегодня скрининг, так ведь? Кровь я сдала вчера.
— Очень радует ваш ответственный подход, — врач одобрительно кивает, — значит, сейчас поглядим. Стелите пеленку, ложитесь на кушетку. Будем смотреть, что там у нас.
Первый скрининг должен показать, есть ли у моего малыша какие-то патологии в развитии, есть ли риски…
— Ну что ж вы так трясетесь, мамочка, — укоризненно ворчит Денис Алексеевич, выныривая из выписок по результатам анализов, — давайте успокаивайтесь, кровь у вас хорошая.
Мои руки, расстегивающие пуговицы на блузке, мелко, но все-таки заметно подрагивают.
Я не то чтобы боюсь.
Но волнуюсь — очень сильно.
В голове — не самые благоприятные условия зачатия. Далекий от трезвости мужчина… Да и мой организм сложно было назвать готовым к беременности.
Каждый день, каждый визит ко врачу — шанс услышать, что моя беременность идет ненадлежащим путем. Что необходимо её прерывание, потому что дальнейшее вынашивание угрожает моей жизни.
Хотя к черту мне нужна такая жизнь, кто мне скажет, если это опять со мной случится?
— Вы сделаете мне снимок? — спохватываюсь я, уже растянувшись на кушетке.
Я ужасно хочу иметь перед глазами вещественное доказательство того, что эта беременность — настоящая. И вправду происходит именно со мной.
В первую свою беременность я наблюдалась у частного врача, и там такие вещи входили в пакет оплаченных услуг, а в государственной женской консультации такие просьбы нужно было озвучивать чуть ли не с порога УЗИ-кабинета.
Ну, по крайней мере форумы, которые я вчера читала, убеждали меня именно в этом.
Врач кивает, передает бумаги медсестре и пересаживается к аппарату.
Это уже второе УЗИ, которое мне делают, и если на первом было видно плодное яйцо, сегодня должно быть уже видно побольше.
Головку, ручки, ножки…
Чувствую, я буду рыдать белугой, как только буду касаться распечатки взглядом.
Когда насадка диагностического аппарата начинает свое фигурное катание по моему животу, уровень моей паранойи подскакивает до небес.
Что за обеспокоенная морщинка между бровями у Дениса Алексеевича?
Почему он молчит так долго?
Он так много щелкает мышкой с измерениями, что-то не так? Что именно не так?!
В какой-то момент от тревоги, скручивающейся в моей груди в комок, становится сложно дышать.
А потом врач фыркает и отодвигается от монитора.
Жужжит принтер, распечатывающий мне снимок…
— Все хорошо с вашим мужиком, — весомо роняет Денис Алексеевич, — очевидных патологий нет. Здоровый будет, мамкин богатырь.
— Это мальчик? — у меня дерет в глазах, пока я стираю с живота остатки геля. — Это точно?
— Точно, точно, — сварливо откликается врач, — там все невооруженным глазом видно, чем девок через двадцать лет смущать будет.
