Из гинекологии я даже не выхожу — вылетаю, как на крыльях. И маленький снимочек, убранный в сумку, греет меня похлеще прохладного августовского солнца.
Все хорошо. Хорошо. Просто супер!
Ох!
В мужчину, стоящего на парковке, я врезаюсь сдуру, не рассчитав свою пострадавшую скорость реакции.
Диспансерная книжка беременной вылетает из рук, и направления на следующие анализы разлетаются вокруг веером.
— Блин! — я бросаюсь собирать свои бумажки, кляня себя на чем свет стоит.
Почему-почему я их-то не убрала.
И я ведь даже не извинилась перед мужиком.
А он, между прочим, сам метнулся за улетевшим под его машину направлением.
— Держи, — бумажка оказывается у моего носа, а я — ощутимо вздрагиваю от неожиданного знакомого голоса, прозвучавшего над моей головой.
Даже вскидываю голову, чтобы убедиться…
— Доброе утро, Николай Андреевич, — произношу на чистом автоматизме.
На самом деле, сердце тут же ударилось в панический пляс.
Где бы не встретиться, да вот лишь бы не тут…
18. Энджи
— Что ты здесь делаешь? — мы произносим это хором. Были бы школьниками — я бы непременно ткнула его пальцем в плечо и потребовала свою конфету по праву первой поймавшей это чудное мгновенье. Ну, или хотя бы будь мы друзьями.
А мы сейчас уставляемся друг на друга с равной степенью удивления. Мое, так не кстати, сдобрено еще и тревогой.
Это — неудачная встреча. Наверное, стоило подумать о другой консультации, раз уж Юля ходит в эту, но именно эта поликлиника ближе всех к моему дому. Для того, чтобы попасть в другую, нужно было сделать порядочный крюк по пути на работу.
Сколько ненужных мне вопросов Ольшанский может мне сейчас задать…
— Я здесь жду, — кратко роняет Ник, пристально глядя на меня, а я — осторожно берусь за край своей справки и тяну её к себе. Неожиданно — оказывается, что Ник еще не ослабил хватку и чтобы получить свое направление, мне, возможно, придется разодрать его напополам.
К этому я не совсем готова…
— Юлю? — стараюсь спрашивать спокойно, не выдавая тревоги и осторожно пытаясь увести разговор в другую сторону.
— Другой невесты я еще не завел.
Спокойная улыбка, легкая ирония в тоне. Да уж, вот ему точно нечего скрывать, а у меня — ужасно потные ладони.
И честно говоря, когда мы с ним играли в покер — я слишком часто проигрывала…
Один из немногих мужчин, способных разглядеть ложь в моих глазах. Я даже почти не испытываю боли от одного только слова «невеста» из его уст. Почти…
— Извини, я спешу. Ты не мог бы?… — я снова тяну к себе бумажку направления, и Ник, зачем-то выждав пару секунд, просверлив во мне сквозную дырку изучающим взглядом, разжимает пальцы. Наконец-то…
Мой рывок в сторону автобусной остановки заканчивается провалом. Меня ловят за локоть, не дав пройти и шага.
— Ты не ответила, Эндж, — ровно напоминает Ник, и его взгляд становится твердым и пристальным, — что ты здесь делаешь?
Ох, черт.
Соберись, Анжела! Соберись из этого вялого растерянного киселька и начни вдохновенно врать. Главное — делай это убедительно.
— Ох, извините, Николай Андреевич, — я изображаю покаянную улыбку, — вылетело из головы. Я здесь состою на учете. Что вас так удивляет?
Он формулирует ответ не сразу. Явно пропускает мой ответ сквозь мысли, разглядывая его со всех сторон.
— Ничего… — и не успевает мой мозг испустить облегченный вздох, как Ник продолжает эту свою мысль, — только разве ты не должна сейчас наблюдаться в той клинике, в которой делала ЭКО?
Черт возьми, Ольшанский, почему ты вообще сейчас настолько дотошен?
Зачем ты задаешь такие меткие, такие каверзные вопросы, на которые мне приходится в спешном порядке сочинять удобоваримые ответы.
— Каждый дополнительный осмотр после успешного оплодотворения оплачивается отдельно. У меня не хватило денег.
Морщинка, наметившаяся на лбу Ника, не разглаживается, но хотя бы перестает углубляться. Что ж, хорошо, значит, объяснение более-менее годное.
Молодец, Анжелочка, ставим плюсик в табеле, импровизация вышла успешной.
— Мне пора, — я снова порываюсь уйти, но мужские пальцы на моем локте не ослабляют хватки.
— Подожди, Эндж.
— Я опоздаю на нужный мне автобус. А я брала всего полдня отгула сегодня.
— Мы едем в клуб после приема. Можем тебя подвезти.
— Нет!
— Почему нет? — вопреки моему категоричному ответу Ник шагает ближе ко мне, и в его таких спокойных обычно глазах будто вспыхивают гневные огни. — Так хочется опоздать на работу, Эндж?
— А тебе так хочется вытереть об меня ноги? — шиплю ему в лицо, подаваясь вперед. — Так хочется снова при мне миловаться со своей принцессой и обсуждать ваше долго и счастливо? Увольте, Николай Андреевич, я на это любоваться не подписывалась. Делайте это без сторонних наблюдателей.
Это первый раз, когда я позволяю себе прямо рубануть по тысяче не озвученных слов между мной и Ником своей откровенностью.
Мне плевать, что ему плевать на мои чувства.
Я просто не хочу находиться с ними рядом. Не хочу чувствовать себя третьим углом. Мне и так неудобно даже проходить мимо медпункта.
— На флирт с Тимирязевым ты тоже не подписывалась, кстати, но почему-то позволяешь ему иметь место, да еще и в рабочее время, — цедит Ник уж совершенно неожиданное, — он уже третий день ходит довольнющий, потому что ты не отправляешь ему обратно его цветы.
— Не отправляю, — я пожимаю плечами, — и это не ваше дело, Николай Андреевич. Тем более, что получать цветы от владельца клуба трудовым договором никак не запрещено.
Дело на самом деле не в цветах. А в том, что к каждому букету прилагается коробочка из ресторана, с куском ароматной, хорошо прожаренной говядины. Их приносит один и тот же курьер. И если бы это были только цветы — я бы, конечно, отправила их обратно Артему Валерьевичу. Отдавать же свеженький стейк — выше моих сил. Возвращать половину подарка — как-то некомильфо.
— Это противоречит деловой этике.
— Спать с подчиненной тоже противоречит. Ты — спишь.
Мы смотрим друг на друга, и это, кажется, первый раз, когда от взаимного недовольства друг другом воздух между нами начинает медленно закипать.
Господи, да что тебе нужно, Ольшанский? Ничего я от тебя не хочу, только покоя, почему же именно сейчас ты мне его дать не можешь?
И конечно, вишенкой на торте этой неприятной ситуации служит веселое цоканье по бетонным ступенькам легких босоножек.
