Просто…
— Анж, ты такая молчаливая… — Юля то ли укоряет меня, то ли просто пытается завязать со мной разговор, — это мы не интересные, или что?
Ужасно интересные. Такие интересные, что глаза б мои на вас не глядели. На ваши чертовы десять сантиметров между руками — Ника, на рычаге переключения передач и Юли, опущенной сбоку от колена.
И ведь они соприкасаются. То локтями, то Юля пальцами проходится по предплечью Ника, привлекая его внимание к очередному детскому магазину.
Боже…
— Просто потрясающие тут пейзажи, — тихо озвучиваю я, провожая взглядом вывеску «Ритуальные услуги», — под них хорошо планировать остаток рабочего дня.
Всех идиотов — убить… Найти и…
— Ты просто потрясающая рабочая лошадка, Анж, — по-свойски смеется Юля, а я на это только улыбаюсь краем рта, — может, сделаешь что-то с моей Шурочкой? Совершенно бедовая девка.
— Совершенно бедовые сотрудники не всегда вписываются в коллектив, — спокойно откликаюсь я, — читала отзывы о работе Шуры в гостиничном блоке. Горничная из неё не вышла, были постоянные жалобы. Зачем ты её вообще к себе взяла?
— Меня попросили, — Юля вздохнула, — я не смогла отказать. Теперь жалею.
— Не волнуйся, я жалеть не буду, — я позволила себе нехорошую улыбку, — только дойду до медпункта с проверкой.
— Надо окна, что ли, помыть ради такого дела…
Смешная девочка. Будто мне есть дело до её окон. Только до работы. Причем не до её, невесту Ольшанского я вообще не собираюсь трогать, не дай бог мне его спровоцировать. Да и нечего у неё трогать, медсестру в клубе любят.
Время тянется, тянется, тянется… Я кошусь взглядом на часы и умудряюсь четыре раза застукать одну и ту же минуту. Еще пару раз попытавшись завязать со мной разговор, Юля отстает от меня и с удвоенной силой берется за Ника.
Ой, какая жалость, что я не взяла беруши.
Такой концетрированный заряд ванили, с кучей «А помнишь то… А помнишь это… А помнишь, мы доехали до этого дерева верхом в начале июня?»
Предатель.
Мы гоняли к этому дереву вдвоем, разными тропами, оставляя друг для друга записки в дупле, высоко над уровнем земли, припоминая, как подростками лазили по деревьям.
А теперь он водит сюда свою Юлу. Наверняка и мою тропу для езды ей тоже показал.
Одно хорошо, если видно это дерево — значит, до клуба осталось недолго.
Моей пытке практически пришел конец.
Когда мы останавливаемся у медпункта — первой станции на пути нашего следования, — я оказываюсь на улице даже быстрее Юли. И быстрее неё подскакиваю к багажнику, чтобы забрать сумку.
— Спасибо, что подбросили, отсюда я, пожалуй, и пешком дойду, — жизнерадостно и не очень естественно (и плевать) заявляю я, забрасывая ремешок на плечо.
Я готова даже не пешком валить, а бегом — лишь бы подальше от этой непомерно бесячей, ужасно сладкой парочки. Да и от Ника — тоже. Просто потому что орать на босса посреди вверенного в его руки клуба — это плохая идея. А я очень хочу именно что орать.
И называть его очень плохими словами.
— Кажется, её укачало, — слышу я задумчивое за спиной, голосом Юли, и подыгрывая этой версии, через несколько сотен метров, почти прыгаю в кустики, в коих и пропадаю минут на пять, пока Ольшанский наконец не соизволяет отъехать.
После этого я уже с чистой совестью выгребаюсь из кустов и, выдохнув и отряхнув с брюк налипшие пылинки, уже более спокойным шагом иду по клубу, привычно скользя по сторонам изучающим взглядом.
Я уже успела заколебать тут многих своей дотошностью, поэтому при виде меня не только животы подтягиваются, но и болтливые инструкторши возвращаются к своей работе, которой у них немерено, и кажется, даже кони на выездке подбрасывают колени выше.
И здесь, сейчас, в среде, в которой я могу контролировать очень многое, меня потихоньку отпускает этот эффект бессильной рыбки, оказавшейся в маленькой банке.
Все хорошо.
Я пережила встречу с будущей четой Ольшанских и даже никого не придушила при этом. Не взорвалась, не вела себя подозрительно, может, только как слегка чудная, но мне простительно — я беременная.
Нужно сосредоточиться на главном.
Выбросить из головы все вторичное. Все, что заставляет меня отвлекаться, нервничать, все, что повышает мои риски.
Я ныряю ладонью в сумку, чтобы найти мой маленький мотиватор. То, что, даже не находясь со мной рядом, удерживало меня в условно неплохом настроении. Снимочек с сегодняшнего скрининга.
Вообще-то у меня в сумке порядок. Никаких тебе помад, валяющихся вне косметички, все документы рассортированы по файликам, книжку беременной я убирая в идеально подошедшую ей по размерам косметичку.
Найти между ними маленький глянцевый листочек снимка УЗИ… Должно быть просто…
Должно быть…
Когда с третьего раза я не обнаруживаю снимка на месте, останавливаюсь у первой попавшейся скамейки и опустошаю сумку на ней. Обшариваю каждый уголок, каждый кармашек, каждый файлик.
Снимка нет!
Халк хочет крушить! И плакать.
20. Ник
Зараза!
Хочется треснуть ладонью по крыше машины, да хоть по чему— нибудь, до того сильно клокочет в моей груди досада. Я был уверен, что смогу выкроить пару минут, пока довезу Эндж ближе к административному корпусу. И задам ей пару вопросов тет-а-тет. А она — дала деру, стоило только остановиться в пределах клуба.
Что и следовало ожидать, впрочем, поездка вышла… сложной. То, что она выдержала её с блеском, не означает, что внутри неё ничего не происходит.
Происходило.
Наверняка.
Я три года был уверен, что хорошо понимаю эту женщину, могу даже предсказать, что она думает, а потом оказалось, что нет. Ни разу и близко не понимал. Не догадывался о том, что прячется под доспехом. И знание это пришло ко мне совершенно невовремя.
— Кажется, её укачало, — задумчиво роняет Юла, глядя на торопливо удаляющуюся спину Энджи, и та именно в эту секунду ныряет за куст невысокой сирени, будто ей и вправду слишком стало муторно «держать в себе».
Правда или нет?
— Ну что, поцелуешь меня перед работой? — Юла касается моей руки, тянется к лицу. Я же, напротив, недовольно отклоняюсь в сторону.
— Больше так не делай.
— А? Что не делать? — девушка удивленно расширяет глаза.
— Не вытаскивай наши личные моменты при других людях, — ровно озвучиваю я, глядя ей прямо в глаза, — особенно при тех, с кем мы вместе работаем. Это противоречит деловой этике.
— Да ладно тебе, — Юла смеется, тыкая меня в предплечье маленьким кулачком, — я на гормонах, поддалась сентиментальности. Анж ни слова не сказала против.
