Занятные подробности сможет почерпнуть читатель в этом творении. Он узнает, что в прошлом стульями нередко пользовались вовсе не потому, что на них удобно сидеть. Что шляпы надевали совсем необязательно для защиты от солнца и дождя.
Назначения, функции вещей порой способны озадачить. Верх тут необязательно одерживает голый практицизм. К примеру, ясно, что для освещения квартиры лучше пользоваться электролампами, а не свечами. Но желая подчеркнуть интимность и задушевность встречи, мы обычно выбираем второе.
Или дорогое вечернее платье, хрустальная посуда. Неуместные в повседневном быту, они в нужный момент помогают создать приподнятое, праздничное, торжественное настроение.
Отдельные главы во «Всемирной истории вещей» будут посвящены вещам, очень важным для людей, например, очкам. Полагают, что первым обладателем очков, вернее, монокля, шлифованного из изумруда, был римский император Клавдий Цезарь Нерон (37–68). Однако только в XIII веке люди, наконец, научились изготавливать прозрачное стекло. Тогда-то и родились стеклянные очки, которые ныне носят миллионы.
Стеклянная оптика вначале была очень несовершенной. Скорее всего, именно тогда и родилось выражение «втирать очки»…
Представлять вещи не обязательно по отдельности. Их можно группировать по континентам, странам, векам. Взять хотя бы близкий к нам XIX век. Попробуем очертить его, так сказать, «вещным пунктиром».
Обнаруживаются любопытные детали. Мы узнаем, что именно в это столетие стальные перья пришли на смену гусиным. Тогда же использовавшийся до 1824 года кремень сменила начавшая свое триумфальное шествие спичка. К концу столетия появился граммофон (позднее его заменил портативный патефон).
В середине XIX века улицы городов стали принимать цивилизованный вид. В частности, началось строительство тротуаров. Они изолировали пешехода от движущегося транспорта (дрожки, конка, потом трамвай), давая возможность знатным дамам (со шлейфом) ходить пешком по привлекающим взоры витринами улицам.
В ту пору в обиход горожан вошли цилиндры, «трубы для обжига» – отличающие добропорядочного буржуа от обладателя демократической шляпы с широкими полями. В то же примерно время одержал победу и долго подвергавшийся насмешкам зонтик от дождя, который писатель Оноре де Бальзак (1799–1850) называл «гибридом кареты и палки».
По всей видимости, в Россию слово «зонтик» пришло при Петре I. Голландское zondek значит «тент» (имелись в виду полотно или парусина, растягиваемые над палубой судна для защиты от солнца и дождя). В просторечии тогда наряду со словом «зонтик» ходили и другие названия – «подсолнечник», «тенник».
К закату XIX века начался расцвет спорта. Пробил себе дорогу долго считавшийся безнравственным велосипед. Первые конструкции его были чудовищны, возбуждали непрекращающиеся насмешки юмористов. Вспомним хотя бы уморительный рассказ американского писателя Марка Твена (1835–1910) «Укрощение велосипеда».
Отношение человека к вещам всегда отличалось некоторыми странностями. Мы с предельным уважением взираем на древности, хранящиеся в музеях. Все выкопанное из земных глубин, спасенное от вечного погребения, – такие вещи возбуждают наш неподдельный интерес. Но мы остаемся совершенно равнодушными, когда на наших глазах уходит то, что смело можно заносить в красную книгу вещей.
Хотя и здесь имеются исключения. К примеру, в Берлине, говорят, существует «Музей культуры XX века». Одна из организованных там выставок называлась «Вещи и товары 50-х годов».
6.6. Малахай, епанча, опашень, клеши…
Один из крупных лондонских банков снабдил своих курьеров, перевозящих деньги, специальными шляпами-котелками, защитой от ударов дубинок нападающих бандитов.
Рюрик Повилейко. «Эстетика для инженера»
Особо привлечет читателя тот толстенный том «Всемирной истории вещей», где будет рассказано про одежду.
Одежда – та же «визитная карточка» человека. Беглый взгляд – и нам уже многое становится ясным. В «Ленинградском каталоге» Даниил Гранин вспоминает, как в дни его детства по одежде можно было установить род занятий, профессию человека.
«Уличная толпа в 30-е годы, – пишет Даниил Гранин, – была куда разномастнее, пестрее, больше было в ней контрастов. Профессии людей легче узнавались по их одежде, по приметам. Врачи, например, ходили с кожаными саквояжами. У инженеров были фуражки со значком профессии: молотом с разводным ключом. Инженерное звание было редкостью и внушало уважение, однако форменные фуражки напоминали что-то офицерское, и это не нравилось. Так что вскоре фуражки исчезли. Как вспоминает В.С.Васильковский, ношение остатков формы было даже запрещено и наряженное в форму горящее чучело шествие пронесло по Васильевскому острову. Не нравилась и шляпа».
На нескольких страницах возвращается писатель к перечислению одежно-профессиональных примет:
«Пожарники ехали в сияющих медных касках, звонили в колокол. По мостовой шествовали ломовые извозчики, в картузах и почему-то в красной суконной жилетке, перепоясанные кушаком. А легковые извозчики были в кафтанах. Парттысячники ходили в куртках из бобрика или же в кожанках, брюках из «чертовой кожи». Женщины – в красных кумачовых косынках. Это работницы, дамы же щеголяли в шляпках, носили муфты. Была модна кепка, одно время – тюбетейка. Рабочие носили косоворотки, толстовки… Милиционеры летом стояли в белых гимнастерках с красными петлицами…».
И в далеком прошлом одежда во многих странах служила символом положения. В иные периоды форма одежды для разных социальных групп была закреплена столь прочно, что нарушение установленных норм даже каралось законом. Так, в Средние века в Германии женщине, одевшей платье, превышающее ее социальное положение, в наказание надевали на шею запирающийся на замок воротник из грубой шерсти!
Теперь не то. Сейчас по одежде определить, как выражаются англичане, who is who («кто есть кто») порой просто невозможно. Не значит ли это, что эпоха жестких профессий ушла в прошлое? Что никто, по сути, уже не дорожит своей специальностью? И готов поменять ее на ту, где заплатят погуще?
Как бы там ни было, но, по свидетельствам, скажем, того же Даниила Гранина, полвека назад в России все было не так:
«Начальники тогда в автомобилях не ездили, – вспоминает писатель, – разве что самые большие, узнать начальника можно было по большим портфелям, по кожаным коричневым крагам на ногах. Краги блестели, как латы. Над крагами вздувались галифе. Краги застегивались ремешками. У нас в доме жил один такой молодой деятель в галифе и крагах, вызывая наше восхищение этими атрибутами мужества. Может, он и не был начальником, впрочем, как и другие крагоносцы; мы сами наделяли его властью. Мелкое начальство, конечно, старалось утвердить себя, отличить себя хотя бы внешне, наверняка имелось немало таких, обуянных комчванством. А рядом шли в гольфах, в гетрах «недобитые нэпманы». Меховые шубы, бобровые шапки уже не считались шиком, вызывали подозрение. НЭП кончался…».
