Так ли, эдак ли, а только бывший поэт, мастер волевого слова, становится у нас в стране лидером НОТ – научной организации труда.
НОТные, если возможен такой оборот речи, идеи возникли у Гастева задолго до революции. Еще в 1908 году, когда он принимал участие в постройке мостов на Гагаринском буяне. Позже он отшлифовывал свои замыслы, работая в Петрограде на Василеостровском трамвайном парке, на французских заводах, жадно читая книги в тюремных библиотеках…
Вначале то были просто обрывки, наброски мыслей. Они были словно бы написаны в помощь романтикам-Робинзонам:
«При усилии, – писал Гастев, – или, вернее, при суровом насилии над собой можно, очутившись в лесу только с огнем, ножом и с полпудом хлеба, развернуть через полгода настоящее хозяйство. Только надо вдуматься на другой же день, как крепче устроить упорные колья для костра, состряпать лопату, смастерить дом, набрать съедобных листьев, ягод и кореньев и даже устроить аптеку».
Но затем, уже в послереволюционной, разрушенной, нищей стране в произведениях Гастева зазвучали иные мотивы. Прежде всего он взывал к рабочей сноровке, изворотливости, уменью вести работу, обходясь минимумом средств:
«Молоток, клещи, колесо, карандаш, спички, полено – все это надо заставить изучать с точки зрения открытия в них сенсаций, о которых обыватель и не подозревает».
Гастев хотел, чтобы рабочий человек ради общего дела (чтоб догнать Америки и перегнать их!) «выжал» бы из себя работу сколь елико возможно, по максимуму. Требовал, чтоб революционное государство уделяло этой проблеме максимум внимания и заботы. Он писал:
«Дело идет о невиданном новом пласте культура. Дело в том, чтобы каждый гражданин – ребенок или даже гражданин-юноша – своевременно прошел… особый “призыв” к труду, аналогично воинской повинности».
И дальше о том же:
«И разве так нелепа в нашей революционной стране идея трудового чемпионата, когда будет венчаться наградой тонко проведенная трудовая операция перед тысячью глаз профессионально искушенных рабочих? В этом чемпионате могут быть величайшие открытия физиологического, технического и организационного характера».
Свою знаменитую работу «Восстание культуры» (1923), зовущую к утверждению в Стране Советов свободного, добровольного труда, Гастев заканчивал так:
«Нам нужно жить. Нам нужно победить. Нам нужно превзойти все страны своей энергией.
Мы должны устроить настоящее восстание культуры.
На громадном материке мы воскресим и возвеличим гениальный образ Робинзона, сделаем его шефом нашего культурного движения.
И мы верим, из руин и пепла вырвутся лестницы, по которым дорога – и удача».
8.7. Почему немец работает лучше русского?
Видимо, человек и вещь, созданная его руками, находятся между собой в таинственных, глубоких, интимных отношениях. Вещь, сделанная мастером, обогащает его ровно настолько, насколько он вложил в нее душу. Хорошо сделав свое дело, человек доволен собой, весел, доброжелателен, смело смотрит в будущее. И, наоборот, человек, создающий уродливые вещи, дичает, озлобляется, ненавидит себя и окружающий мир. На нем грех и проклятие изуродованной вещи.
Советский писатель Фазиль Искандер, «Картинки» (Яндекс)
Гастев мечтал о свободном труде, не подозревая, что уже через десятилетие в нашей стране воцарится совсем иной трудовой климат, другое трудонастроение. Что победит принудительный, безрадостный труд. Победит идеология.
А о том, как она ломает, калечит человека-мастера, однажды на страницах «Огонька» в статье «Человек идеологизированный» прекрасно рассказал писатель Фазиль Искандер.
«Что с нами случилось?.. Отчего такой дефицит? – пишет Искандер. – Отчего даже если и удается приобрести нужную вещь, она почти всегда плохо сделана? В ней как бы заложено изначальное стремление к уродству. Почему в метро, в толпе, в очереди так редки хорошие человеческие лица? Кажется, люди, как вещи, сделанные ими, зачаты наспех, мимоходом и даже с некоторым отвращением. А, может быть, то, что мы делаем, одновременно делает нас?
Идеология – вот, на мой взгляд, первопричина всего. Сначала была идеология, и она была бог. В лихорадочном ожидании мировой революции она пронзила все сферы жизни, и всякий продукт духовного или физического труда должен был нести на себе мистический отблеск, знак верности конечной цели. Все! От книги до пуговицы, от электростанции до картошки».
С Искандером трудно не согласиться. Воцарившаяся всюду идеология, диктат, как надо работать, действительно, свели на нет все усилия, все труды Гастева. Но он-то не мог предвидеть беды и, в 20-е годы, развернул поистине титаническую деятельность.
Некоторые теоретические установки Гастева, похоже, адресованы и к нам, россиянам и другим людям начала III тысячелетия:
«Долой панический ритм от кампании к кампании, от урожая к урожаю, от дождя к дождю!.. Долой безверие, ржавчину психики, путаную ходьбу и ротозейство! К голой методике, тренировке неотступной, как метроном».
Позднее, уже возглавив ЦИТ (эмблема ЦИТа изображала опускающийся молот в нескольких положениях – нечто вроде замедленной съемки удара; нарисовано это было на фоне сетки координат – удар оказывался как бы в тенетах анализа), Гастев от слов перешел к экспериментам. Уже тогда в его лабораториях исследовалось влияние музыки на производительность труда.
Какие только опыты не велись в ЦИТе! К руке рабочего прикреплялись крохотные лампочки. В затемненной комнате то плавно, то резко вычерчивались кривые, будто светящимися карандашами в точности повторяя рабочее движение молотка или напильника. Эти линии фиксировались на пластинке фотоаппарата. Потом печатались снимки и начинался анализ «циклограмм»: какое движение рабочего является лишним.
Одновременно с изучением характера движения замерялись и другие данные: мускульные усилия, частота движений. Снимались и физиологические показатели: газообмен, кровяное давление, пульс…
Накопленный материал позволил Гастеву и его сотрудникам начать разработку научной методики обучения слесарей, токарей, монтеров, кузнецов, строительных рабочих, текстильщиков, авиаторов. Гастев вскоре перешел и к массовому переобучению рабочих, основав для этого при ЦИТе акционерное общество «Установка».
Свои теоретические и экспериментальные работы Гастев, опытный мастер слова, бывший поэт, умело перемежал с делом пропаганды новых взглядов в прессе. Так, однажды он выступил в «Правде» (ноябрь 1923 года) со статьей-«загадкой»: «Почему немец работает лучше русского?».
«Отгадка», считал автор, заключалась в том, что немец хоть, может, и не знает слова «НОТ», как, скажем, рядовой москвич, слыхавший про научную организацию труда, зато он, немец, обладает тем, что автоматически обеспечивает ему первенство в «соревновании» с русским – обладает трудовой культурой. А нашим рабочим, писал Гастев, ее еще надо прививать.
