Русский писатель, политический деятель Александр Андреевич Проханов. Журнал «Литературная учеба», № 3, 1980 год
Изначальной средой обитания человека была природа-кормилица. Она позволила человеку выжить, и хоть его существование никогда не было легким, и перебивался он, так сказать, с хлеба на квас, пути дальнего прогресса человеческого рода были обеспечены.
Когда возникли люди на земле,
Она была как полная кладовка,
И стоило лишь руку протянуть,
Чтоб все, что надо, взять в готовом виде.
Все человек бездумно тратил. Был он
Как в сыре червь…
Такими словами Имре Мадач (1823–1864), венгерский поэт-романтик в поэме «Трагедия человека» рисовал бытие (насчет сыра можно и усомниться) первобытного человека. А героя поэмы, библейского Адама, поэт заставил странствовать, переходя из эпохи в эпоху.
Добрался Адам и до будущего, и оно произвело на него тягостное впечатление. Это было, писал Мадач, время «полной победы науки». Живая природа была почти полностью уничтожена. Оставлено лишь то, «что полезно и что еще наука до сих пор не заменила». Розы, к примеру, отнимали «у хлебных злаков… все самые хорошие места» – посему эти цветы были изведены.
Запрещена и поэзия. Гомера могли читать только ученые, да и то лишь в пожилом возрасте. А детям няньки вместо сказок рассказывали про уравнения и теоремы…
Любопытно было бы узнать, на какие мысли навело бы Имре Мадача наше время? Эпоха, когда рядом с естественной природной средой возникла, все более утверждаясь, укореняясь, подпитываемая усилиями человека, другая, искусственная среда обитания.
Она, эта техническая «биосфера» возникла не в один день. И даже не в год. Процесс был страшно медленным.
Человек поселился в домах-избушках. Перестал черпать воду из ручьев и речушек, таская ее в ведрах, вырыл колодцы с журавлями и воротами, после исхитрился и провел воду в свои хоромы – воду уже профильтрованную, хлорированную и фторированную.
Человек приручил разное зверье, сделал себе помощником лошадь, потом заменил ее автомобилем.
Человек открывал все новые производства, которые, скажем по секрету, чаще служили не ему, а друг другу. И все же он с трудом сознавал, что рядом с естественной средой обитания встает на все более равных правах среда искусственная.
Мы и сейчас все еще полагаем (надеемся?), что города, фабрики, производства – лишь довесок, приправа, средства для того, чтобы приспособиться к природной среде, что, как и прежде, мы живем в живой природе. Но нет! Воздвигнутый человеком мир конструкций, то, что носит разные имена: «синтетический мир», «новая экология», «вторая среда обитания», «вторая природа» – этот мир давно уже обрел полную реальность, и также, как естественная природа, «первая природа», требует, чтобы человек приспосабливался еще и к ней.
И мы ныне живем уже между и рядом с двумя природами, первой и второй. Это факт – радостный и печальный – нашей эпохи, наши будни, наша обыденность, знак, мета.
Герберт Уэллс когда-то предлагал сделать эмблемой XIX века, его олицетворением, бегущий по рельсам локомотив. Но что могло служить той же цели в веке XX? Столетии, которое попеременно называли то веком электричества, то веком атома, кибернетики, компьютеров?..
Что сделать всеобъемлющим символом, эмблемой? Видимо, символом XX века надо было считать окрепшую, расправившую плечи, твердо стоящую на ногах, распрямившуюся во весь свой гигантский рост, начавшую затмевать свою естественную прародительницу вторую природу. Эта громадина и внушила человеку ложную мысль о вседозволенности, дала повод предъявить претензии на собственное исполинство».
8.12. «У Москвы есть план»
Молодая страна с непроходимым пластом тайги, с четырехсоттысячеверстными реками, с бескрайними равнинами, по которым на бешеных ходулях мчатся бураны, страна, чуть вышедшая из стадии кочевья, европоазиатская громада – Россия, где по уши завяз и чуть не утонул в болоте Петр I, – эта страна издавна звала к гигантскому революционному жесту.
Алексей Гастев. «Восстание культуры»
Человек-гаргантюа ныне ходит по Земле. Он обхватил планету руками, дотянулся до гималайских вершин, коснулся дна океанских пучин, проник в огненные глубины земных недр.
Завидные деяния: успокоиться бы, отдохнуть. Но нет – человек теперь рвется в космос. Он уже оставил следы своих подошв на пыльной поверхности Луны, снарядил экспедиции автоматов к Марсу и Венере и вскоре, должно быть, займется инвентаризацией звезд, хозяйским оком вглядываясь в неоглядные дали Млечного Пути…
В предвоенные (вторая мировая война) годы певцом будущего (тогда все еще было впереди!) гигантизма, трубачом растущего исполинства человека стал в нашей стране, фактически подхватив, как мы убедимся дальше, эстафетную гастевскую палочку, писатель М. Ильин.
М.Ильин (1895–1953) – псевдоним писателя, настоящие его имя и фамилия Илья Яковлевич Маршак, он младший брат известного советского поэта Самуила Яковлевича Маршака (1887–1964); трудилась в литературном цеху и их сестра, Елена (1901–1964): она взяла псевдоним «Ильина», стала автором известной детской книги «Четвертая высота». М.Ильин родился на Украине в городе Бахмут (ныне Артемовск). Его отец был даровитым химиком-самоучкой, изобретателем и работал техником на мыловаренных заводах. Свое детство (в семье было шесть детей) Илюша провел на заводском дворе, и самым большим удовольствием для него было находиться рядом с отцом у мыловаренного котла. Позже он вспоминал: «Отец, в синем халате, стоял у котла, как капитан на своем мостике. Желтая, совсем живая масса жидкого мыла сходилась и расходилась огромными квадратами и треугольниками… Малейшая неосторожность – и четыре тысячи пудов горячей мыльной каши уйдут из котла, заливая площадки лестницы и обжигая людей. Но капитан не дремлет: поворот вентиля выключает пар, и взбесившийся зверь покорно ложится. Как старый моряк по едва заметным признакам угадывает погоду, видит не видимые никому мели и рифы, так и отец мой узнавал, готово ли мыло, по еле уловимым намекам…». Насмотревшись диковин, семилетний «химик», зная, что химия вершит чудесные превращения, пытался на кухонной плите, по соседству с кастрюлями, устроить мыловаренный «завод». В первой попытке мыло сварилось, но «ушло» – желтая лава, ринулась на горячую плиту. Далее были эксперименты с «заводом» по изготовлению сапожного крема, и раз мальчик даже попытался из мыла, сахара и ореховой скорлупы создать искусственный… мрамор. С десяти лет Илья начал писать стихи – о звездах, вулканах, тропических лесах и ягуарах, одно время издавал рукописный журнал, единственным подписчиком которого был сам издатель. Семья переезжает в Петербург. В 1914 году Илья оканчивает с золотой медалью гимназию и становится студентом физико-математического факультета Петербургского университета. Однако из-за революционных событий, временного переезда семьи в Краснодар, он завершил высшее образование лишь в 1925 году, получил диплом инженера-химика, работал на Невском стеариновом заводе (как его отец, становится химиком-жировиком). Но еще до окончания учебы Илья начал писать: сотрудничал в издававшемся «Ленинградской правдой» детском журнале с экзотическим названием «Новый Робинзон», где получили литературное крещение зоолог и охотник Виталий Бианки, штурман дальнего плавания Борис Житков и другие широко известные в 30-40-е годы детские советские писатели. В журнале Илья, естественно, вел «химическую страничку»: рассказывал о химических фокусах (превращении чернил в воду, белого цветка – в розовый), о взрывчатых веществах и прочих диковинах. Под первой же статьей молодой автор подписался «М.Ильин», эта случайная подпись и становится его постоянным литературным псевдонимом. Лиха беда начало! Проснувшийся в Ильине писатель-популяризатор вскоре создает для детей книжки: «Солнце на столе» (1927), где рассказана история свечи и лампы; «Сто тысяч почему» (1929) – маленькая энциклопедия вещей; «Как автомобиль учился ходить» (1930), и другие произведения. Открывшаяся болезнь, легочный туберкулез, заставила Маршака-химика расстаться с химией и превратиться в Маршака-писателя, профессионального литератора. Главной его темой вскоре становится борьба человечества за овладение тайнами природы, за покорение ее сил. М.Ильин, как популяризатор, создавал новый жанр, теперь это назвали бы научно-художественной литературой. Он резко выступал против искусственной беллетризации, против «оживляжа», скучно изложенных научных сведений. Вот какую пародию на подобный стиль сочинил он однажды: «В учебнике сказано, например, так: “Вода состоит из водорода и кислорода”. В “занимательной” книжке это звучит по-другому, скажем так: Действующие лица: профессор, его племянник и собака. Племянник – Дяде: «А из чего состоит вода?» Собака: «Гав! Гав! Гав!» Дядя: «Да замолчи, проклятая собачонка! Вода, дорогой племянник, состоит из водорода и кислорода». Племянник (задумчиво): «Ах, вот как!» Собака: «Гав! Гав! Гав!» И так до бесконечности». Ильину-писателю крупно повезло: в 1930 году патриарх советской литературы Горький случайно (?!) прочел «Рассказ о великом плане». Горький, как он сообщал в письме, «читал и смеялся от радости», по его поручению книга Ильина была отослана в Нью-Йорк профессору Каунтсу, который тут же перевел ее на английский. И началась цепная реакция: переводы появились в Англии, Франции, Германии, Чехословакии – более чем в 20 странах. Разумеется, дело тут было не только в достоинствах книги М.Ильина, а в громадном интересе за рубежом к первой советской пятилетке (по книге «Рассказ о великом плане» Ромэн Роллан, говорят, изучал русский язык). В английском издании книга так и называлась: «У Москвы есть план».
