9.2. Предчувствие перемен
Пробираясь по бесконечному лабиринту усыпанных черным шлаком железнодорожных путей, на которых стояло бесчисленное множество паровозов и вагонов, Юджин думал о том, какой благодатный материал для художника эти гигантские черные паровозы, выбрасывающие клубы дыма и пара в серый, насыщенный влагой воздух, это скопление двухцветных вагонов, мокрых от дождя и поэтому особенно красивых.
Теодор Драйзер. «Гений»
Эпоха научно-технической революции, или просто – эпоха НТР. Когда она началась? Ответить непросто. Точных временных зарубок нет. Одни авторитеты полагают, что все началось еще во времена Дон Кихота и трех мушкетеров, другие же связывают начальный толчок с концом прошлого века, со странным наблюдением французского физика Антуана Анри Беккереля (1852–1908); с фотопластинкой, засвеченной куском урановой руды.
И все же, на наш взгляд, первыми уловили признаки новой поры люди искусства – поэты, писатели, музыканты, художники.
То – Лондон, о мечта! Чугунный и железный,
Где стонет яростно под молотом руда,
Откуда корабли идут в свой путь беззвездный –
К случайностям море, кто ведает куда!
Вокзалов едкий дым, где светится мерцаньем,
Серебряным огнем, скорбь газовых рожков,
Где чудища тоски ревут по расписаньям
Под беспощадный бой Вестминстерских часов…
Такими суровыми, мрачными красками в сборнике «Города-спруты» еще в 1895 году, задолго до охватившей планету повальной урбанизации, описал столицу Англии бельгийский поэт Эмиль Верхарн (1855–1916).
Тема города, как символа новой эпохи, не раз возникала в те далекие годы и под пером прозаиков. К примеру, городской «пейзаж» изображен в романе австрийского писателя, классика немецкоязычной литературы XX века Роберта Музиля (1880–1942) «Человек без свойств». В нем дана запоминающаяся картина сверхамериканского города, где все спешат или стоят на месте с секундомером в руке. «Воздух и земля, – пишет Музиль, – образуют муравьиную постройку, пронизанную этажами транспортных магистралей. Надземные поезда, наземные поезда, подземные поезда, люди, пересылаемые, как почта, по трубам, цепи автомобилей мчатся горизонтально, скоростные лифты вертикально перекачивают человеческую массу с одного уровня движения на другой…».
Музиль иронизирует, создает сатиру (или точный портрет?) грядущей жизни землян: «…едят на ходу, развлечения собраны в других частях города, и опять же в каких-то других стоят башни, где находишь жену, семью, граммофон и душу. Напряженность и расслабленность, деятельность и любовь точно разграничены во времени и распределены после основательной лабораторной проверки…».
Официально (большинством голосов: мнение социологов, историков науки и техники) считается, что эра НТР началась после окончания второй мировой войны, в 50-х годах прошлого века. Когда три «взрыва», потрясшие XX век, – атомный, информационный и демографический (после были еще энергетический и экологический кризисы) – породили у людей новое мироощущение, заставили отчетливо осознать, как все-таки мал масштаб их родной планеты.
И достойно удивления, что задолго до всех этих потрясений веяния перемен, флюиды новой, насыщенной технологическими грозами атмосферы уловили те, кто, казалось бы, был очень далек от науки и техники, кто создавал симфонии, романы, поэмы, кто на лоне сельских красот искал мотивы для новых полотен.
Великие открыватели новейшего искусства, французские импрессионисты проявили здесь поразительное чутье и зоркость. В 1875 году Клод Моне (1840–1926) увлекся новой темой, проводя недели на парижском вокзале Сен-Лазар. Множество людей, клубы дыма и пара под стеклянным навесом, лоснящиеся тела локомотивов – все это привлекло внимание художника. Этого еще никто не писал, и Моне чувствовал себя первооткрывателем совершенно нового мира.
Подобное увлечение не было случайностью. Другой основатель импрессионизма Эмиль Мане (1832–1883), также настойчиво искал в жизни ростки нового. За год до смерти, уже будучи больным, он рассказывал, как однажды взобрался на паровоз, в будку машиниста и кочегара: «Эти два человека представляли замечательное зрелище. Эти люди – вот современные герои! Когда я выздоровею, я напишу картину на этот сюжет!..»
9.3. «Сердце человека содрогается от холода металла»
Уже люди не лежат под деревом, разглядывая небо в просвет между большим и вторым пальцем ноги, а творят; и нельзя быть голодным и рассеянным, если хочешь чего-то добиться, а надо съесть бифштекс и пошевеливаться. Дело обстоит в точности так, словно старое бездеятельное человечество уснуло на муравейнике, а новое проснулось уже с зудом в руках и с тех пор вынуждено двигаться изо всех сил без возможности стряхнуть с себя это противное чувство животного прилежания.
Роберт Музиль. «Человек без свойств»
Интенсификация труда, напряженность повседневной жизни, всевозможные стрессы, загрязнение среды обитания – множество факторов нашей современности давят на человека, деформируют его и незаметно, и явно. В мире сверхпрочных машин, железок, способных выдержать любые нагрузки, приходится размышлять над тем, насколько же прочен сам человек. И это не праздное любопытство. Уже отчетливо обозначаются контуры новой науки – биосопромата. Она будет изучать сопротивление биологических материалов примерно так же, как это делают инженеры. Развитие техники, особенно авиационной и ракетной, работа человека с ней ставит массу вопросов. Скажем, насколько способен человек приноровиться к перегрузкам, невесомости, вибрациям? И ученые хотят точно знать, какова прочность кровеносных сосудов, выносливость человеческого сердца, крепость костей?
Уже установлено: «живая» кость приблизительно раз в пять прочнее железобетона как на сжатие, так и на растяжение. Сопротивляемость кости к разрыву выше, чем у дуба, и приближается к прочности чугуна… А сам человек в целом? Как велики его резервы физические и умственные? Что он может осилить, вынести в экстремальных, критических условиях, в которые его все чаще ставит мир вещей?
И эти вопросы обсуждаются. Отталкиваясь вначале от наблюдений над спортсменами, делает первые шаги антропомаксимология – наука о сверхвозможностях человека. Ее рекомендации – добровольцев-одиночек со скромными запасами воды и пищи уже испытывали в лесотундре, арктических льдах, в раскаленных песках пустыни, в открытом море, задача была одна и та же: выжить! – будут полезны и для тех, кто вынужден вступать в нелегкое сотрудничество, а порой и соперничество с машинами.
Впрочем, о соперничестве говорить становится все труднее. Возьмем сверзвуковую авиацию. Восприятие летчика отстает от скорости самолета: пилоту кажется, что предметы, которые он видит, рядом с ним, а на деле они находятся уже в сотнях метров позади. Так созданная человеком вторая природа начинает экзаменовать своего творца.
