Как ни странно, после обряда мне стало спокойнее, словно он оказался залогом того, что всё пройдёт, если не без потерь, то так как должно.
А на следующий день начались экзамены, и я полностью забыла и о Волковых, и о Рысьиных, и даже о Песцове с его родственниками — в голове не оставалось места, чтобы ещё беспокоиться и об этом, всё уходило на то, чтобы ничего не забыть. Задача затруднялась тем, что Шитовское плетение, позволяющее сосредоточиться, было теперь под запретом. Может быть, поэтому географию я сдала всего лишь на «удовлетворительно», но это была единственная тройка. По языкам я наговорила на отлично. Математика письменно и устно тоже была оценена на высший балл. По русскому мои знания были оценены скромнее, всего лишь на «хорошо», хотя, как мне потом по секрету сказал Белочкин, в экзаменационной комиссии велось обсуждение, не поднять ли балл, как иностранке. Возможно, сдавай я обычным путём, даже подняли бы, но поскольку экзамен принимался через артефакт, решили не рисковать — неизвестно, приняло бы магическое устройство, присутствующее на всех экзаменах, такую поправку.
Поскольку я сдавала через артефакт, ко всем бумагам, на которых я что-то записывала, приходилось прикладывать руку. При этом там возникала странная характерная загогулина, которая появилась и на свидетельстве о сдаче экзаменов. Свидетельство в присутствии принимавшей экзамены комиссии мне торжественно вручил сам Белочкин, разразившись восторженной речью и сожалением, что я не дотянула географию до нужного балла. Но что по географии, что по истории у меня в голове булькала настоящая каша из обрывков воспоминаний из прошлой жизни и новыми сведениями из этой. Так что я скорее удивлялась тому, что по истории наговорила на четвёрку, чем тому, что не смогла этого сделать по географии.
— Остаётся только удивляться прекрасному знанию русского языка. — Как на это мероприятие пробрался Моськин, было совершенно непонятно: из школьного возраста он давно уже вышел, а в учителя его вряд ли взяли бы. — Для жительницы иностранного государства… Кстати, а законно ли вообще свидетельство, выданное иностранке? Документа на гражданку Ксиу Ван, где было бы написано её имя на русском, нет, а значит, свидетельство всегда можно оспорить.
Осведомлённость его была неприятной, но куда больше неприятной оказалась защита Белочкина.
— Не знаю, что вы себе вообразили, милостивый государь, — недовольно фыркнул он, — но выдано свидетельство по всем правилом Российской империи. Была уплачена пошлина, о чём есть документ. А что касается несоответствие имени, так это исключено, поскольку вся процедура шла через артефакт, а значит, иного толкования быть не может.
А ещё значит, что в самом плохом случае Волков будет знать, что у меня на руках есть документ о сдаче экзаменов за гимназический курс. Это было неприятно, но не смертельно.
Моськин посмотрел на меня так, что я сложила свидетельство и убрала его подальше, в карман. Кто знает, возможно ли выдача дубля взамен утраченного документа или придётся пересдавать. Лучше не рисковать.
— Господин, а вы имеете что-то против китайцев? — храбро спросила я. — Или только против женщин? Господин любит только мужчин?
— Что вы себе позволяете? — Моськин вспыхнул как спичка.
— Простите, если я сказала что-то не то, — я поклонилась, имитируя Ксиу. — Наверное, я недостаточно хорошо знаю ваш язык. Или традиции.
— А по какому праву вы вообще выясняете правомерность выдачи документов? — нахмурился Белочкин. — Кто вы такой?
— Я — представитель клана Волковых, — гордо ответил Моськин, словно примазывание к чужой страшной фамилии делало его хоть немного авторитетнее. — Клана, который беспокоится о качестве российского образования. Чтобы не выдавали непонятно кому свидетельства по желанию любого проходимца.
— Если в Министерстве просвещения возникнут вопросы о правомерности выдачи, — довольно холодно бросил оскорблённый Белочкин, — я на них непременно отвечу. Вам же я ничего объяснять не намерен ни как частному лицу, ни как представителю клана. Как вы вообще сюда попали?
Члены экзаменационной комиссии зашушукались, а я начала озираться, планируя пути отхода. Моськин, конечно, не самый страшный персонаж, но он же может сообщить о своих подозрениях Волкову…
— Нужно вызвать городового, — предложил один из членов экзаменационной комиссии, насколько я запомнила, учитель математики, невысокий боевой толстячок. — Нам не нужны здесь индивидуумы с любовью к лицам своего пола, развращающие молодёжь. Ишь ты, дамы ему не по нраву.
Он возмущённо двинулся к Моськину, оттирая его животом от меня и толкая к выходу, тот отступал, не забывая огрызаться и твердить, что это всё измышления и ничего такого он не говорил. Но особо это Моськину не помогло, из кабинета его выдавили, словно пробку из бутылки с шампанским. Я же задрожала голосом и спросила:
— Теперь у меня заберут свидетельство, да, Арсений Петрович?
— Что вы, Ксения Ивановна, — всплеснул он руками. — С чего вы выдумали этакую глупость? Пока над губернией власть Соболева, Волковы рыщут и ищут, к чему бы придраться. Но пусть вас это не волнует — выданное через артефакт свидетельство не отзывается, оспорить его невозможно. Борис Павлович не зря озаботился артефактом, как чувствовал, что Волковы объявятся. Этим лишь бы придраться.
— Волков — это такой страшный офицер? — я расширила глаза, словно в испуге. — Он приходил ругаться к Борису Павловичу.
— И из-за чего они ругались?
— Не знаю. Он был такой страшный, что я потерялась.
Первоначально я хотела сказать «потеряла сознание», потом решила, что сейчас как раз подходящий случай показать, что русский мне не родной, одни слова я не знаю, другие путаю, третьи — благополучно забываю от волнения.
— Потерялась? — удивился Белочкин.
— Как сон. Глаза закрыла — темнота. Открыла — нет Волкова. И в голове так странно, — пояснила я.
— А, сознание потеряла.
— Да. — Я поклонилась как можно более уважительно. — Он страшный.
— Не бойтесь, Ксения Ивановна, вас здесь никто больше не напугает.
— Мне нужно к Борису Павловичу, — воспользовалась я моментом. — Он меня должен принять — я сдала экзамены.
— Прямо сейчас? — удивился Белочкин. — Мария Алексеевна запланировала праздничный обед. Она будет расстроена. Нет уж, милая наша Ксения Ивановна, без обеда мы вас не отпустим, и не надейтесь.
— Но Борис Павлович меня ждёт, — напомнила я.
А ещё он ждёт, когда можно будет отправить настоящую Ксиу в Китай. Где-то мы с ней прокололись, если Моськин заподозрил подмену: либо я что-то не так сделала, либо Ксиу засветилась где-то снаружи лисицинского дома. И сейчас мне нужно было как можно скорее покинуть и гостеприимный дом Белочкина, и этот замечательный город. Чтобы неприятностей не было ни у меня, ни здесь.
— Я ему позвоню, предупрежу. Вечером. Мы проводим вас к нему вечером. — Оживился Белочкин и понизил голос: — Это же куда романтичнее получится.
