В результате с Николаем мы толком не поговорили и, боюсь, и не поговорим в ближайшее время. Наверняка Рысьина уже предприняла какие-то действия по устранению неугодного Хомякова из моей жизни. Горничную, подсунутую любящей родственницей, по здравому размышлению, я решила оставить: было бы куда хуже, если бы Волков вломился в квартиру, в которой, кроме меня, никого бы оказалось. А так Мефодий Всеславович обещал присмотреть за рысьинской шпионкой и не позволить ей очень уж наглеть. Квартира, кстати, ему понравилась. Сказал, что света в ней достаточно. И ужин от Полины, как звали горничную, тоже одобрил. Что касается артефакта, который я у неё заметила, то я так и не выяснила, что это было, а домовой сказать не мог, потому что к тому времени, когда я открыла шкатулку, артефакт уже не работал.
Я могла размышлять об этом в своё удовольствие, поскольку мой труд мозги не задействовал: Филипп Георгиевич после совсем краткого инструктажа выдал халат, чистый, но не слишком новый, отсыпал горсть мелких однотипных серебряных деталек, вручил моток тонюсенькой серебряной же проволоки и коробочку с крошечными кристальчиками. Всё это нужно было собирать по определённой схеме, которую мне тоже выдали. Заведующий лабораторией объяснять ничего не стал и вообще выглядел так, что я сочла за лучшее лишний раз к нему с вопросами не лезть, а кроме него, пока больше никого не было. Насколько я поняла, сотрудников не слишком много, и те предпочитают работать либо по домам, либо по лечебницам. Обязательный присутственный день был лишь один — пятница, и то поближе к обеду. То ли для того, чтобы сотрудники успевали выспаться, то ли потому, что рано с утра все заняты с пациентами — что называется, выбери свой вариант. Подозреваю, что работали оба, в зависимости от того, о ком шла речь.
Сам же заведующий лабораторией принялся колдовать под вытяжкой, вываривая кусок тёмной древесины в растворе, фонящем магией. Время от времени он сверялся с часами и добавлял по капле жидкость из тёмного пузатого флакончика, больше похожего на бутылку с коньяком, чем на химическую посуду, что особенно усугублялось закручивающейся крышкой. Но был бы там коньяк, Филипп Георгиевич наверняка вливал бы его не только в зелье, но и в себя, да в воздухе витал бы не этот странный запах, в котором я улавливала отдельные нотки, но, кроме сандала, мне ни одна не была знакома.
Ближе к обеду Филипп Георгиевич затушил спиртовку, отставил посудину с деревяшкой, пошебуршал немного бумагами, потом снял рабочий халат и набросил пальто с небольшим каракулевым воротником, явно собираясь уходить.
— Филипп Георгиевич, — спохватилась я, поняв, что меня сейчас оставят в одиночестве, — какие будут указания?
— Да какие указания? — чуть раздражённо буркнул он. — Закончите с заготовками, и если никто больше не подойдёт, закройте дверь и сдайте ключ. Ключ — вон он.
Он указал на гвоздик около двери, на котором и в самом деле болтался затейливый ключ, и взялся за ручку.
— Но я совсем скоро закончу, всего пару штук осталось доделать, — опять остановила я его. — А мой рабочий день ещё не закончен, я могу сделать что-то ещё.
— Что-то ещё, что-то ещё, — проворчал Филипп Георгиевич. — Книжки вон почитайте, если так не хотите раньше времени уходить. У нас большая тематическая библиотека. Вам будет полезно, если вы действительно собираетесь стать целителем.
— Действительно собираюсь, — подтвердила я. — Значит, вы даёте разрешение брать любые книги из лабораторной библиотеки?
— Брать — даю, выносить — нет, — коротко ответил Филипп Георгиевич и, не дожидаясь могущих возникнуть дополнительных вопросов: — Всего хорошего, Елизавета Дмитриевна.
Я даже не успела спросить, вернётся ли он сегодня, как он вышел и захлопнул за собой дверь с громким стуком. Ох, не нравится ему моё назначение. Настолько не нравится, что он даже не даёт себе труда этого скрыть. Интересно почему? Самое вероятное — давние принципиальные профессиональные разногласия с моим дедушкой, но варианты неприязни к оборотням в целом и к Рысьиным в частности тоже отбрасывать не стоит. Или даже он был некогда влюблён в мою бабушку, а та не ответила взаимностью. Или ответила, но замуж не вышла. Короче говоря, гадать можно долго, но безрезультатно.
Я довертела проволоку на заготовки, закрыла коробочку, в которую их складывала, и поставила на стол заведующего. После чего с чистой совестью пошла смотреть книги. Вдруг там найдётся хоть что-нибудь такого, что смогу понять даже я?
Первый шкаф, к которому я подошла, оказался заперт, и не только на ключ, но и на плетения, вскрыть которые я теоретически могла, но посчитала не слишком правильным это делать в первый же рабочий день. Поэтому я только и смогла, что прочитать названия и фамилии авторов на корешках, большая часть которых были потрепаны в такой степени, что разобрать написанное удавалось лишь с большим трудом. И всё же я усмотрела целых четыре книги за авторством Седых: одну такую тоненькую, что фамилия и название влезли на корешок с трудом, и три вполне себе солидных академических талмуда, один из которых именовался «Введение в целительскую артефакторику». Во втором шкафу, который тоже оказался заперт, содержались преимущественно папки, судя по высунувшемуся кончику листа, с отчётами. И лишь дверка третьего послушно распахнулась, явив нутро шкафа, забитое всяческими книгами от совсем тоненьких брошюрок до толстенных талмудов. Правда, выяснилось, что все они были справочниками, то есть совершенно бесполезной вещью при моём уровне образования. В самом деле, к чему мне знать про изменяющийся процентаж при готовке больших объёмов зелья, о котором я слышала впервые? Или расчёт углов в артефакте, даже название которого звучало для меня китайской грамотой. Впрочем, Ксиу поняла бы ровным счётом столько же.
Я всё ещё грустно перебирала содержимое шкафа, надеясь найти что-то полезное, когда пришёл Соколов.
— Добрый день, Елизавета Дмитриевна! — радостно возопил он. — А я-то думал, почему ключ не сдан. Старик-то в это время никогда тут не бывает.
— Старик? Павел Владимирович, вы о ком?
— Тимофеев, — пояснил Соколов.
— Не такой уж он и старый.
— Старый, старый, — убеждённо сказал аспирант, — просто выглядит хорошо для своих лет. А ещё ужасно педантичный и занудный.
— Зато наверняка хороший специалист, — осторожно заметила я. — Иначе не стал бы заведующим такой непростой лаборатории.
— Специалист он прекрасный, Елизавета Дмитриевна, в этом вы совершенно правы. А вот со вторым ваши утверждением можно и поспорить, поскольку, по слухам, заведующим лабораторией он стал исключительно по причине происхождения.
— Происхождения?
— Вы не в курсе, что он в родне с Соболевыми? В их клане и состоит, — продолжал меня просвещать Соколов. — Старик — ретроград ещё тот, поддерживает устаревшую клановую систему всеми силами, представляете?
