Оливия
Тед опять ушел. С тех пор прошли уже день и ночь. Я истосковалась по моему милому, темному ящику, но он навалил на него сверху всякой всячины. Миску я вылизала до такой степени, что собственный язык кажется металлическим на вкус. И конечно же, никуда не делся вой, без остатка заполняющий мой мозг. В последнее время он то набирает силу, то стихает, но полностью не уходит. Иногда мне кажется, что в нем можно разобрать какие-то слова. На данный момент его можно терпеть. Гораздо хуже голод, нещадно терзающий мой желудок.
Телевизор включен – идет какая-то страшилка об убийце, подкарауливающем на парковке девушку. Актриса, играющая жертву, весьма мила. Она выглядит напуганной. Поскольку мне все это не нравится, я выхожу из комнаты. Но все равно слышу звуки погони и крики. Надеюсь, она выйдет из этого затруднения. А если честно, то кто вообще смотрит такую муть? Позвольте заметить, что в мире полно психов. И мой Тед, слава богу, совсем не такой.
Как же хочется есть.
Я крадусь по дому. За мной вьется веревочка. Сегодня она измочаленная и серая, что выглядит неправильно. Съесть ее нельзя. Я пыталась. И съела все, что здесь только было съедобного. Даже сшибла с мусорного ведра крышку, но не нашла в нем ничего, кроме грязных салфеток. После того Паршивого Ужина Тед выбрасывает мусор два раза в день. Как бы то ни было, но салфетки я съела.
Я обхожу дозором дом, пытаясь учуять запах крови. И даже спускаюсь вниз в мастерскую, которую недолюбливаю из-за отсутствия окон. На верстаке сияющим морским созданием в ярком свете восседает машина. Вдоль стен выстроились в ряд ящики. Я взбираюсь на каждый из них и заглядываю внутрь. В основном они либо пусты, либо заполнены старыми запчастями. Даже в теперешнем состоянии тревоги от вида картона я тихонько мурлычу. Мне приходится сделать над собой огромное усилие, чтобы не забраться в один из них и сладко заснуть.
Я залезаю под диван и заглядываю за радиаторы отопления. Заползаю под кровать Теда, где среди кроликов из пыли катаются пивные банки. Выдвигаю ящички, копаюсь в его носках, майках и трусах. Роюсь в глубине шкафа, но так ничего и не нахожу. Ни крови, ни даже намека на запах Лорен.
Я замираю у двери на чердак, мой напуганный хвост торчит пистолетом. Тихо. Заставляю себя подойти ближе, подношу мой бархатистый носик к щели под дверью и принюхиваюсь. Пыль… Только пыль и больше ничего. Я прислушиваюсь, но не слышу ни звука. Рисую в воображении затхлый воздух, вздохи толстых балок, брошенный, вываливающийся из коробок хлам. Меня пробирает дрожь. Мысль о пустой, утопающей во мраке комнате внушает ужас. В голове все поет вой. Оооооиииииии. Если Господь насылает на меня этот непрекращающийся шум не просто так, а с какой-то целью, то пусть, на хрен, как можно скорее мне ее откроет.
До меня вдруг доходит, что я не заглянула под холодильник. И действительно, после пары попыток мне удается подцепить когтем и выудить оттуда залежалую печеньку. Фу. Совсем размягчилась.
Работая челюстями, я вдруг вижу в пыльном мраке что-то еще. Осторожно вытягиваю лапку, аккуратно выпускаю на всю длину коготки и тяну их вперед среди бутылочных пробок и мягких серых пушинок. Вот коготок во что-то вонзается. Первым делом мне кажется, что это маленькое тельце. Может быть, мышь? О-хо-хо… Но это не плоть, потому как она более плотная и пористая. Извлекаю его на свет божий. Это белый детский шлепанец. Скорее всего, принадлежит Лорен. Ходить она не может, но ей все равно время от времени нравится надевать обувь.
«Подумаешь, ерунда какая, – говорю я себе, – всего лишь шлепанец». Но насыщенный железом запах говорит совсем о другом. Я без особой охоты его обнюхиваю и… Вот оно, на обратной стороне. Подошва затвердела и одеревенела от налипшей на нее сухой, темно-коричневой субстанции. В голову приходит мысль: «Может, это и не кровь, а желе, кетчуп или что-то еще?» Но этим запахом полнится весь мой рот. Мне хочется его съесть. Вой становится выше и громче.
Я кладу шлепанец между передними лапками и вглядываюсь в него, будто там написан ответ. Вполне возможно, я не имею к нему никакого отношения. Лорен, должно быть, сама поранилась. Она совсем не чувствует ног и обращается с ними бесцеремонно. Но я, сама того не желая, думаю о крохотных косточках и вспоминаю вкус, оставшийся у меня в горле после того, как ушел Мрак. Размышляю о том, сколько раз он в последнее время брал надо мной верх и как часто я ему это позволяла. От охватившей меня тревоги хвост становится торчком, напоминая полевой хвощ. Это как раз та ситуация, в которой я обычно обращаюсь за советом к Богу. Но на этот раз решаю этого не делать. По той или иной причине не хочу, чтобы Он прямо сейчас уделял мне внимание.
Больше крови на кухне нигде нет. Я в этом совершенно уверена. По сути, вокруг непривычно чисто. Я даже чувствую запах чистящих средств, что уже странно, потому как уборкой Тед никогда не занимается.
«Ты здесь?» – спрашиваю я.
Во тьме горят его зеленые глаза.
«Пришло мое время?»
«Нет».
Но может, и пришло. Он чуть игриво выходит вперед, пытаясь подавить мою волю. Я даю ему отпор, но если честно, то это намного труднее, чем когда-либо на моей памяти. Неужели он набирает силу?
«Ты что… – Я на миг смолкаю и облизываю губки; во рту сухость, язык будто одеревенел. – Мы… как-то плохо обошлись с Лорен?»
«Нет, – отвечает он, и по моему телу пробегает злая зыбь, что случается каждый раз, когда Мрак смеется, – конечно же, нет».
«Ну слава богу».
Но мое облегчение длится совсем недолго.
«Тогда почему, – спрашиваю я Мрака, – под холодильником валяется этот окровавленный шлепанец?»
Он пожимает плечами, и все мысли, которые только есть у меня в голове, колышутся вверх-вниз, как океанские волны.
«Может, она сама где-то поранилась? – предполагает он. – Дети есть дети».
«Может быть, – отвечаю я, – но почему она в последнее время куда-то запропала?»
«Я не обязан тебе что-либо объяснять, – говорит он. – Спроси кого-то другого».
Потом поворачивается и вновь растворяется во тьме.
«А какая тогда с тебя, на хрен, польза? – ору я ему вслед. – У кого я еще спрошу, черт бы тебя побрал?»
В моей душе нет ни капли удовлетворения. По сути, как раз наоборот. Мрак только что показал свою недюжинную силу. У меня на затылке встают дыбом волосы.
На кухню, пошатываясь, заходит Тед. Вспыхивает свет. Я даже не сознавала, что уже стемнело.
– Что это ты там нашла?
Он берет у меня маленький окровавленный шлепанец, неподвижно застывает, глядя на него, затем говорит:
– Я думал, что выбросил его. Почему бы ему не остаться на свалке? Я не хочу, чтобы он был здесь! И не хочу, чтобы ты его видела!
Он кладет шлепанец в карман и подхватывает меня на руки. Его дыхание на моей шерстке ощущается теплым порывом ветра. Я корчусь и кричу, но все бесполезно.
