Она говорила громким голосом, и я увидел, что одна из утомленных жизнью мамаш бросила в нашу сторону взгляд.
– Если хочешь, чтобы у нас все получилось, будь умницей, – сказал ей я, – ничего не говори и ни на шаг от меня не отходи. Никаких вспышек гнева, делать будешь, что я тебе скажу. Договорились?
Она улыбнулась, кивнула и не произнесла ни слова. У нее есть недостатки, однако глупой ее точно не назовешь.
Мы двинулись вдоль витрин, глазея на выставленные в них товары. А там было столько всего, что можно было бы смотреть целый день. Из белых опор лились звуки фортепиано и эхом отражались от мраморных полов. Где-то резвился фонтан. Я мог точно сказать, что Лорен все нравится, да и мне, честно говоря, тоже. Как же замечательно нам было вместе гулять, ни от кого не таясь, как самым обычным отцу и дочери. В уединенной кафешке с фастфудом я купил нам «Ориндж-Джулиус»
[4]. В воздухе упорно оспаривали первенство запахи соевого соуса и жженого сахара. На столах царил беспорядок, будто из-за каждого из них за миг до этого кто-то встал, повсюду валялись упаковки от бургеров, пластиковые вилки и крошки. Зато нигде не было ни одной живой души.
Зайдя в пустой универмаг, в котором гулко отражался каждый звук, я купил несколько пар носков и маек – себе скучных белых, Лорен розовых и желтых. На каждой из них красовался единорог.
Чтобы немного ее развлечь, я стал показывать на скучавших за прилавками продавцов, придумывать им имена и рассказывать о них вымышленные истории. Девушка с торчавшими изо рта зубами превратилась в Мэйбел Уортингтон, которая работала сверхурочно, чтобы помочь младшему брату воплотить в жизнь его мечту стать фигуристом. Парень с двумя родинками стал у меня Монти Майлзом, совсем недавно приехавшим из своей крохотной деревеньки в Канаде, где все обожают заниматься подледным ловом рыбы.
– А вон те две блондинки – сестры, – говорил я, – когда-то их разлучили органы опеки, и они только-только вновь друг друга нашли.
– Эта история мне не нравится, – горестно прошептала Лорен, – ничего хорошего в ней нет. Пап, придумай вместо нее другую.
– Ты, котенок, у нас сегодня привередлива, да?
Я попытался сочинить о двух девушках что-то получше, но в этот момент Лорен с силой дернула меня за руку. Повернувшись, я увидел легинсы, красовавшиеся неподалеку на вешалке. Ярко-голубые с блестящими, золотистыми молниями. Когда их увидела Лорен, у нее захватило дух.
– Думаю, ты можешь их примерить, – сказал я, – хотя мне придется пойти вместе с тобой в кабинку.
Все легинсы на вешалке оказались ей слишком малы. Я безнадежно озирался по сторонам. К нам подошли две продавщицы. При более близком рассмотрении они в конечном итоге оказались не так уж похожи. Обе блондинки, но не более того.
Та, что повыше, сказала:
– Вам помочь?
– Больше у вас ничего нет? – спросил я.
– Думаю, нет, – ответила она.
– Точно нет?
Я прекрасно видел, что Лорен очень понравились эти легинсы и что она страшно расстроится, если ей их не купить.
– Может, что-нибудь найдется в подсобке?
Я улыбнулся ей своей лучшей улыбкой и сказал, какой размер носит Лорен. Продавщица пониже ростом ухмыльнулась.
– Вам что-то кажется смешным? – спросил я, в этот момент надеясь, что именно ее забрали из родной семьи и отдали на воспитание в приемную.
Лорен, к счастью, вновь переключила внимание на легинсы и ничего не заметила.
Та, что повыше, проигнорировала подругу и голосом профессионала произнесла:
– Сейчас посмотрю.
Я заметил, что веко на ее левом глазу чуточку подергивается, будто от тика. Возможно, благодаря этому она выросла более доброй. Некоторое время спустя продавщица вышла с несколькими парами легинсов, перекинув их через руку, как щегольской официант салфетку.
– Эти должны подойти, – сказала она.
В длинной примерочной, занавешенной белыми шторами, стояла тишина.
– Уходи, пап, – сказала Лорен, когда мы вошли в кабинку.
– Ты же знаешь, котенок, я не могу.
– Тогда хотя бы не смотри. ПОЖАЛУЙСТА.
И я закрыл глаза. Послышался шорох, и вновь стало тихо. Потом Лорен грустно произнесла:
– Не подошли.
– Жаль, котенок, мне очень жаль, – произнес я, ничуть не лукавя, – ну да ничего, подыщем что-то еще.
– Нет, – ответила она, – я устала, поехали домой.
Легинсы мы оставили лежать на полу скорбной кучкой голубого неба и молний, а сами, ориентируясь по зеленым знакам с надписью «Выход», зашагали по безлюдным проходам с кожей, бельем и хозяйственными товарами, которые, казалось, растянулись на многие мили.
А когда подошли к выходу, я услышал за спиной топот бегущих ног. Кто-то заорал:
– Стойте!
Обернувшись, я увидел, что по демонстрационной гостиной к нам несется та высокая блондинка.
– Прошу прощения, – сказала она, – это что, шутка?
У нее дрожал голос и бешено дергалось веко.
– Что случилось? – спросил ее я.
Она протянула мне груду голубой с золотистым ткани.
– Смотрите, – сказала она и вывернула наизнанку легинсы, показав белую эластичную подкладку, которую Лорен использовала вместо бумаги, написав на ней своим любимым розовым маркером:
Памагите пажалоста. Тед пухититель. Он завет меня Лорен, но это не мой имя.
Ниже была нарисована карта с дорогой к нашему дому. Вполне точная. Скорее всего, пока мы ехали, она внимательно смотрела по сторонам.
– В этом дерьме нет ничего смешного, – сказала женщина, – по-вашему, пропавшие дети – это тема для шуток?
Чувствуя, что от ее криков Лорен огорчается все больше и больше, я сказал:
– Простите. Сам не знаю, как это произошло. За легинсы я, конечно же, заплачу.
А потом сунул белокурой продавщице в руку двадцатку и десятку, гораздо больше, чем стоили брюки, и взял их у нее. Она покачала головой, не сводя с нас глаз, ее рот сжался в тонкую, мрачную линию.
Мы зашагали обратно по пустынной парковке. Солнце поднялось в небе высоко-высоко, и над асфальтом от жары будто мерцало марево. Подойдя к машине, я сказал:
– Садись, пожалуйста, и пристегни ремень.
Лорен молча повиновалась.
Я включил кондиционер, позволив ему высушить пот с моего лба и немного меня успокоить. А когда наконец поверил, что опять могу говорить, сказал:
