– Этот бар был выбран мной, чтобы приглашать туда женщин, – говорю я. – Полный идиотизм, правда?
После этого я рассказываю ему о свидании с леди в голубом.
– Но потом вы продолжали приходить туда один, даже когда поняли, что он собой представляет.
– Ну да, – звучит мой ответ, – чтобы выпить.
В воздухе между нами явно что-то происходит. Время будто вытянулось в длину. Сам того не желая, я не свожу глаз с его предплечья, покоящегося на ржавом стуле. Бледная кожа, покрытая тоненькими волосками, которые сияют на солнце, словно раскаленные проводки.
В моей душе колышется страх.
– Меня совсем нельзя назвать обычным человеком, – говорю я, – быть таким очень трудно. А быть рядом со мной, вероятно, еще труднее.
– А что такое обычный человек? – спрашивает он. – Каждый делает то, что может.
Память воскрешает сжатые Мамочкины губы и ее отвращение. Я думаю о человеке-жуке, которому не терпится написать книгу о том, в какого психа после всего пережитого превратился его пациент, и говорю:
– В данный момент вы можете только одно – уйти.
Когда он уже набрасывает ремень безопасности, я, прихрамывая, подхожу к машине и прошу его:
– Простите, я не хотел. Мне выдался паршивый месяц. Даже год. А если честно, то вся жизнь.
У него поднимаются брови.
– Прошу вас, пойдемте обратно, – продолжаю я. – Выпьем еще пива, поговорим, но на этот раз уже о вас.
– Вы только что из больницы. Вам, наверное, надо отдохнуть.
– Не заставляйте меня бежать за вашей машиной, я ведь действительно только что из больницы.
Он на миг задумывается, выключает двигатель и говорит:
– Ну хорошо, у меня тоже найдется парочка не самых банальных историй.
Его зовут Роб, и у него есть брат-близнец. В детстве и юности они творили все проделки, так характерные для близнецов. Путали мать, выдавая себя один за другого, а в старших классах иногда даже ходили друг за друга на занятия. Роб лучше разбирался в точных науках, а Эдди в гуманитарных, английской литературе и далее в том же духе. В итоге они оба получили хорошие отметки. Повзрослев, перестали дурачить родителей, а с подружками и вовсе так никогда не шутили – соглашались, что это низко и применять подобные трюки по отношению к любимым нельзя. Потом Роб завязал с подружками. Эдди он ничего не сказал, даже когда встретил мужчину, работавшего в ресторане, от одного вида которого у него в груди быстрее билось сердце. Они стали встречаться.
Как-то вечером парень из ресторана увидел через дорогу Роба. Поскольку его переполняла любовь, он перешел на другую сторону улицы и заключил возлюбленного в объятия. Едва коснувшись его, сразу понял, что это не Роб, но было уже слишком поздно. Эдди бил его до тех пор, пока у него не перестали видеть оба глаза.
Парень из ресторана уехал. Брат с Робом больше не общался, да и тому, по его словам, тоже не очень-то этого и хотелось.
– Но у меня все равно такое ощущение, – говорит он, – что я потерял ногу. Без него мне словно пришлось заново учиться ходить. Какое-то время я не желал никого видеть. Только мою собаку и лес. Больше всего мне нравилось бывать там ранним утром, когда вокруг нет ни одной живой души.
Я немного размышляю над его историей и говорю:
– Если бы с вами ничего этого не случилось, меня бы уже не было в живых.
– Пожалуй… – удивленно отвечает он. – Думаю, так оно и есть.
Потом мы несколько мгновений смотрим друг на друга и сидим в полной тишине.
Домой он уходит, когда на задний двор медленно вползает вечер. Солнце низко клонится над горизонтом, окутывая окрестности тенями и завершая подготовку к ночи. Когда я собираю пустые банки из-под пива, над моей головой, в ветвях березы, мелькает желтое пятно. В сумерках раздается песнь щегла. Ко мне возвращаются птицы.
Мрак-Оливия
Всем привет. Добро пожаловать на первый выпуск шоу «ИнфорМЯУция от Мрака-Оливии». Нас ждет много чего замечательного. Мы поговорим об освещении – о типах солнечного света и видах темноты, о том, какой из них лучше всего подходит для сна, а какой придает в сумерках потусторонний блеск вашим глазам и тому подобное, плюс обсудим, какие тени лучше всего скрывают вас, когда вы черной молнией смерти крадетесь в ночи за жертвой.
Но сначала давайте обратимся к вопросу, о котором все знают, но никто не желает обсуждать. Я имею в виду верхний мир, который некоторые называют настоящим. Думаю, мы все согласимся, что он далеко не так хорош, как этот, внутренний. Там все серо и вечно стоит вонь. Мне не нравится цвет ковра, который там, наверху, не ярко-оранжевый, а синюшного оттенка мертвых тедов. Так или иначе, но иногда я туда все же поднимаюсь, несмотря на все оговорки, потому как всегда надо знать, с чем имеешь дело. А изредка даже выхожу наружу. Поэтому называть меня домашней кошкой больше нельзя. Теперь я вижу и ощущаю тот самый мир, который раньше могла лишь слышать и обонять снизу, изнутри, из потайного уголка. А если захочу, то могу подняться наверх и вместе с Тедом погулять по опавшим листьям, ощутив зябкое пощипывание первого морозца, когда дни все больше идут на убыль.
Но снаружи действительно сплошное разочарование, что правда, то правда. Я сказала бы, сущая ерунда. Там есть кошка, только совсем не та, которая мне нравится. Увидев ее впервые, я подумала: «Какая же ты бедняжка». У нее тусклые, коричневые глаза – посмотрев в них, можно увидеть только голодное животное. Вся маленькая и тощая, без когтей, при ходьбе жутко хромает, а о каком-либо лоске и говорить не приходится. Тед с апельсиновыми волосами твердит, что ее надо кормить. Сам он похож на дровосека, хотя в действительности очень сентиментален. К тому же от него вечно воняет этим огромным, громогласным чудищем, которое просто отвратительно. Тед без конца говорит мне, что именно оно нашло нас в лесу, унюхав кровь, но я отказываюсь верить, что меня спасли подобным образом. Так или иначе, мне было очень интересно, как он сам справится без Оливии, но с ним, похоже, все в полном порядке.
Мне нравится спускаться вниз в воскресное убежище и смотреть в окошко на другую кошечку, настоящую красавицу, когда она прихорашивается и наводит чистоту, неподвижно глядя перед собой, будто змея, яблочно-желтыми глазами. Она, конечно же, одна из нас, еще одна наша часть. Вообще-то, об этом надо было догадаться раньше. Она решила ни с кем не говорить, но я все же надеюсь в один прекрасный день услышать от нее в свой адрес пару слов. Пока же я буду ждать и поклоняться ей, как божеству. А если понадобится, то буду делать так всегда. А о том, что происходит наверху, я всегда могу узнать с помощью телевизора.
Порой появляется Бог – проходит на кухне через стену или воспаряет к плафону на потолке над лестничной площадкой. Затем поворачивается и смотрит на меня с высоты круглыми, рыбьими глазами или взирает взглядом мухи, в котором отражается весь мир. Он – частица воображения Теда. Мамочка так много говорила об Анку, что тот, в конце концов, пришел. Мамочкин бог через Теда нашел дорогу из ее далекой Бретани в мир Оливии. Боги так и путешествуют – через умы.
