Господь никогда не заставлял Оливию помогать Теду или Лорен. Ей просто хотелось творить добро. Она была славной кисой. Я тоже славная, помимо прочего.
Веревочки, когда-то связывавшей меня с Тедом, больше нет. Я немного скучаю по ней. Мы с ним связаны друг с другом, а веревочка служила тому свидетельством. Это было честно и отражало истинное положение вещей. Я нахожу, что в верхнем мире таких вот полезных символов совсем не много. Он представляет собой холодную, суровую местность, по которой неуклюже ступает наше большое, мясистое тело, а мы сами в нем как матрешки. Как по мне, так просто ужас.
В то же время теперь мы все можем подниматься наверх – Тед, Лорен, я и некоторые другие, чьих имен я пока не знаю. Они только-только показываются на глаза. Мы можем драться, говорить или делать что-то другое точно так же, как внизу, где мне нравится больше всего. Порой я забываю спускаться в воскресное убежище несколько дней подряд. Поэтому считаю, что верхний мир в некотором смысле тоже стал для меня домом.
Тед
Тропинка бежит вперед, наматываясь на осенний день. В воздухе стоит аромат грибов и желтых листьев. Тонкими пальцами на фоне неба вверх тянутся деревья. От Роба рядом со мной исходит тепло, из-под его кепки огненными султанами выбиваются прядки волос. После того памятного утра в лесу прошло три месяца, хотя это могло произойти и целую вечность назад.
Истории прячутся друг в дружке, как матрешки, их отголоски перекликаются эхом. А началось все с нее – с Девочки с фруктовым мороженым. Она вполне заслуживает свидетеля, именно поэтому мы здесь.
От парковки до берега озера всего четверть мили, но чтобы преодолеть ее, нам требуется некоторое время. Я не столько иду, сколько с трудом волочу ноги, ни на миг не забывая о подживающей ране. Когда не чувствуешь боли, причинить себе вред не составляет никакого труда.
– Надень шарф, – говорю я Робу.
Мне так хотелось найти друга, чтобы он за всеми нами присматривал. Но странное дело: когда он у меня появился, я хочу только одного – самому приглядывать за ним.
Деревья расступаются, и мы выходим к кромке воды. Погода сегодня холодная, песок под нависшим над нашими головами пасмурным небом выглядит грязным и мрачным. Кто-то сегодня решил прогуляться, кто-то взял с собой собаку. Но и тех, и других совсем не много. Озеро поблескивает черным стеклом. Вода слишком неподвижна, как картина или оптический обман. Оно меньше того, что запечатлела моя память. Хотя, конечно же, изменилось не озеро, а я сам.
– Даже не представляю, что делать, – говорю я Робу.
Что живой может сказать мертвецу? Девочка с фруктовым мороженым пропала неизвестно куда. Мамочки под раковиной в действительности нет, как и Папочки в мастерской.
– Может, нам и не надо ничего делать, – отвечает он.
Поэтому я просто пытаюсь сосредоточиться на той девочке и вспомнить, что она сначала здесь была, а потом ее не стало.
Роб кладет мне на спину ладонь. Я адресую Девочке с фруктовым мороженым свои лучшие мысли: в воду, в небо, в опавшие, сухие листья, в песок и гальку у нас под ногами. А потом говорю: «Ты в моем сердце», чувствуя, что кому-то надо произнести эти слова.
После чего, хотя идет дождь, снимаю ботинки. Моему примеру следует и Роб. Наши ноги погружаются в мокрый песок. Мы смотрим на озеро, где капли дождя выбивают круги на блестящей, черной поверхности воды, которые бегут все дальше и дальше, устремляясь в бесконечность.
– Сегодня по-настоящему холодно, – наконец произносит Роб.
Он человек практичный.
Я качаю головой, сам не зная, чего ожидал. Здесь ничего нет.
Мы молча шагаем обратно к машине. Тропинка змеится вниз по склону обратно к парковке. Вдруг мой взгляд улавливает на забрызганной дождем земле какой-то яркий проблеск. Я наклоняюсь и поднимаю камешек – продолговатый, овальной формы, со скругленными краями и гладкий на ощупь. Зеленый, как мох, с белыми прожилками.
– Смотри, какой красивый камешек, – говорю я и поворачиваюсь показать его Бобу.
И в этот момент у меня под ногами грациозно и плавно разверзается земля. Подошвы скользят по раскисшей земле и камням, мир в одночасье переворачивается с ног на голову. Я немилосердно грохаюсь вниз.
У меня внутри что-то рвется. Это как быть снова убитым. Только на этот раз я ощущаю ударную волну – глубокую, черно-пурпурную. С силой звучат острые ноты, обдирая нервы. Меня простреливает то самое чувство, заполняя каждую живую клеточку тела.
Надо мной склоняется Роб, горестно скривив губы, и говорит что-то о больнице.
– Погоди минуту, – отвечаю я, – дай мне все прочувствовать.
Можно было бы засмеяться, но мне слишком плохо.
Ко мне приходит понимание, что его впустила боль и барьеры между нами рухнули.
«Я положил его нам в карман», – говорит он мне ясным, юным голоском.
«Малыш Тедди?»
«Нам в КАРМАН, однако ты ВЫБРОСИЛ его на ПОМОЙКУ».
Я сую руку в карман брюк. Там откуда-то взялась кровь, испортив на мне рубашку.
– Что ты делаешь? – спрашивает Роб.
Его голос пронизывают холодные, серые прожилки страха.
– У тебя идет кровь… – продолжает он и достает телефон.
– Стой! Подожди!
Я почти перехожу на крик, и это приносит мне невероятную боль.
Пальцы нащупывают какую-то бумажку, которую я извлекаю на свет божий. Убийца. Мой список подозреваемых, вновь склеенный скотчем. На меня взирает последнее имя. Мамочка.
Малыш Тедди имеет в виду совсем не убийцу птиц. О том случае ему скорее всего даже ничего не известно. Он говорит совсем о другом убийстве.
«Я пытался тебе показать, – говорит он, – но ты ничего не желал знать».
На меня обрушиваются его воспоминания, накрывая волной страданий. Фонтан чувств, красок, влажной земли и лунного света на пустынных улицах. У меня такое ощущение, что я смотрю кино, в котором все можно понюхать и потрогать руками.
Малыш Тедди
И время, и боль мы делим между собой. Большой Тед отнес Мамочку в лес, чтобы она могла стать богом. Но зато я видел, что произошло накануне.
Я сижу в гостиной. После того, как не стало Папочки, прошло несколько лет. Недавно на озере пропала Девочка с фруктовым мороженым. Все очень расстроены.
На столе передо мной лист бумаги. Анкета о приеме на работу. Мурлыча что-то себе под нос, я желтым карандашом рисую на ней собственный портрет. Из-под кухонной двери ползет запах табачного дыма и жженого кофе. Леди Терьер держит речь.
– Полбанки по утрам и сухой корм на ночь, – говорит она Мамочке, – но только после прогулки. Боже правый, чуть не забыла. Папоротники в горшках надо поливать трижды в неделю. Не чаще и не реже. Некоторые скажут, что это чересчур, но я считаю, что почва, в которой растут папоротники, постоянно должна быть влажноватой.
