И побрили. Единственный результат первой наступательной операции 10-й гв. армии – огромные потери.
Следующая операция тоже была предварена немецкими листовками, чуть измененного содержания:
– 10-я, ты сюда пожаловала? Ничего, побреем тебя и здесь! Попов приказал отложить эту операцию на сутки и в течение дня демонстрировать перегруппировку на другое направление. Результат получше. Потери несравненно меньше и небольшое продвижение вперед – от двух до восьми километров.
В исходном положении для третьей операции немцы снова встретили нас листовками. Среди личного состава возмущенные разговоры:
– Где-то в штабе сидит предатель.
В штабе армии разговоры те же, но пункт, где находится шпион, указывается более точно. Операторы почти в открытую говорят:
– Сведения утекают из булганинского окружения.
Таково, очевидно, мнение и командующего армии и фронта – Михаила Ильича Казакова и Маркиана Михайловича Попова.
Каждая операция готовилась примерно следующим порядком. Фронт шифром сообщал исходное положение для предстоящей операции и маршруты для движения из района сосредоточения в исходное положение. По этим данным штаб армии сразу же приступал к разработке плана перегруппировки. Одновременно командующий армией вызывался к командующему фронтом. С ним должен был ехать нач. штаба или один из двух его заместителей. При мне готовилось три операции. В первой ездил с командующим Малиновский, а я руководил разработкой плана перегруппировки. В остальных двух было необорот: я ездил с командующим, Малиновский занимался планом перегруппировки. У командующего войсками фронта, когда прибывали мы с командармом, собирались начальник штаба фронта, начальник оперативного управления, начальник разведки, командующий артиллерией фронта и командующий фронтовой авиацией – и прорабатывался разработанный штабом фронта план предстоящей операции армии. Когда проработка заканчивалась, если не было члена Военного совета фронта Булганина, который извещался о проработке заранее, но мог не прийти на нее, Маркиан Михайлович звонил ему и он либо приходил, заставив нас изрядно подождать, либо повелевал принести ему на подпись в его резиденцию. Во время первой моей поездки с командующим Булганин изволил повелеть принести ему. И мы с начальником оперуправления фронта выполнили эту миссию. Документы уже числились за мной. Я расписался за них сразу после проработки.
Процедура похода к Булганину впечатляющая. Совершив полукилометровый маршбросок, мы услышали приглушенное: "Стой!" Остановились. Из кустов вышел офицер в форме НКВД. В кустах угадывался другой или даже двое, державших, по-видимому, нас на прицеле.
– Удостоверение личности! – потребовал НКВДист, у которого в руках была какая-то бумажка. Он проверил удостоверения, сличив наши фамилии с написанным в бумажке.
– Следуйте за мной. Строго по моим следам. Отклоняться опасно. И мы пошли. Вскоре новое: "Стой!" и новая проверка документов.
Наш провожающий исчез.
– Проходите.
И проверяющий показал нам на дом. Эдакий передвижной дворец. Пошли. У входа еще одна проверка удостоверений. И, наконец, нас завели в приемную. Полковник, видимо, для поручений, указывая на стол у стены, распорядился:
– Развертывайте карты здесь!
В это время, вертя задочком, вошла девушка, видимо, из того булганинского гарема, о котором говорил весь фронт. Она мило улыбнулась и поставила на стол в центр поднос с печеньем и сахаром.
– Я здесь развертывать карты не имею права.
– А в чем дело?
– Сюда имеют доступ посторонние лица.
– Больше никто не зайдет! – И полковник прикрыл дверь.
– Вы для меня тоже посторонний. В этом доме я имею право показать план только члену Военного совета.
Полковник явно опешил. Начальник оперативного управления предупреждающе подмигивал, остерегая меня от скандала. Наконец, он сказал, как бы извиняясь перед полковником:
– Товарищ подполковник не знает вас в лицо, товарищ полковник! И обращаясь затем ко мне, произнес:
– Полковник – для поручений Военного совета!
Но останавливать меня было уже поздно. И я ответил генералу сдержанно, но твердо:
– Я и сам понял, кто это. Но полковника нет в списке допущенных к плану операции.
Вышел Булганин. Он был, как мне показалось, трезв, хотя о его постоянном пьянстве ходили буквально легенды. Я представился. Он приветливо поздоровался с нами обоими и произнес:
– Ну что ж, раскладывайте свои карты.
– Я не могу этого сделать, пока в помещении есть посторонние.
– Кто же здесь посторонний? – улыбнулся он.
– В списке допущенных к плану операции нет полковника.
– Ну я его допущу. Что, вам написать это?
– Нет, мне достаточно и вашего устного распоряжения. Я разверну карты и сделаю полный доклад, но по окончании этого обязан буду донести в Генштаб, что произошло разглашение плана операции.
– Ну, если такие строгости, не будем нарушать. Законы надо уважать всем. Даже и члену политбюро. – Он подчеркнул последнее слово.
– Оставьте нас одних, – обратился он к полковнику. И тот вышел.
Когда мы возвратились в домик к командующему, он встретил нас смехом. Меня он знал еще с Дальнего Востока и сейчас, смеясь, сказал:
– Ну, что, Дальневосточник, поучил нас, как относиться к законам? Звонил Булганин. Он, кажется, не очень доволен, но на словах хвалит.
Эта операция тоже была, по сути, безуспешной. В первый день продвинулись максимально около десяти километров. На второй и третий день успеха тоже не было. Но особенность… листовки, обращенные к 10-й гв. армии, появились только на второй день операции. Это, безусловно, указывало на утечку информации из окружения Булганина. Урок был учтен. Последняя при мне операция готовилась с особо строгим соблюдением тайны.
Во время проигрыша у Попова пришел Булганин – пьяный "до положения риз". Лицо сизо-красное, отечное, под глазами мешки. Подошел к Маркиану Михайловичу, сунул руку и свалился на стул рядом. А остальным не сделал даже общего поклона.
Командующий увидел подход булганинской своры в окно и закрыл карту и другие документы. Когда все улеглось, Попов сказал Булганину:
– Николай Иванович, попроси всех пришедших с тобой перебраться в приемную.
– Я не могу оставлять члена политбюро одного, – резко и с явным вызовом произнес громила в НКВДистской форме.
– Николай Иванович, я еще раз прошу. Я не могу продолжать работу, пока здесь будет хоть один посторонний.
– Вот вы как все заразились подозрительностью. Нужно же понять и товарища – начальника моей охраны. Он тоже имеет инструкции и не вправе их нарушать. Я ему дам распоряжение, а он сейчас же донесет, что я мешаю ему нести службу.
