Рокоссовский изредка бросал теплые взгляды на четкие колонны войск, только что пришедших со славой с полей войны. На груди участников Парада Победы и на знаменах, которые их осеняли, блестели ордена и медали.
Взоры всех присутствующих на Красной площади обратились к дорогим лицам стоявших в строю воинов и к одному из славных полководцев армии победителей. Зрители с восхищением смотрели на красивую фигуру всадника, как бы слившегося с конем и державшего в руке обнаженную шашку.
Константин Константинович был внешне спокоен, и ничто не выдавало его внутреннего волнения в эти торжественные минуты, а его конь нетерпеливо бил ногами о камни мостовой.
Нескрываемое любопытство и уважение было написано даже на лицах военных атташе – представителей армий иностранных государств, стоявших у правого крыла Мавзолея.
Гром аплодисментов, прокатившийся по площади, возвестил о появлении на крыле Мавзолея руководителей партии и правительства.
Кремлевские куранты отбивают десять ударов.
Из Спасских ворот выезжает прославленный в боях за Родину Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Площадь замерла. Рапортует маршал Рокоссовский. Начался объезд войск, об окончании которого возвестили громкие торжествующие крики "ура". И вот раздались мощные, тысячетрубные звуки "Славься!". Глинка как бы воплотил в эти величественные звуки все, что характерно для нашего великого народа: широкую душу, богатырскую мощь, готовность на беспримерные подвиги во имя Родины, человечность и в то же время беспощадность к врагам родной земли.
Начался торжественный марш победившего народа, именно народа, ибо мы воплощали в себе весь советский народ, без помощи которого войска не могли бы победить.
Пошел Карельский фронт. Подал и я команду на поворот направо и потом на ходу – налево. Уже близко трибуна, а оркестр Чернецкого все играет марш для карельцев. Что делает дирижер? Когда мы возьмем ногу?.. От волнения меня начинает прошибать пот. Так и есть: Чернецкий запоздал перейти на "Марш энтузиастов". Запоздал, видимо, потому, что на тренировках привык играть марши для колонн семибатальонного состава, а карельский сводный парадный полк насчитывал пять батальонов. Чернецкий спохватился, поспешно перешел на наш марш, когда я уже поднял шашку для салюта. Впереди идущий маршал Говоров и следовавшие за ним командармы начали менять ногу, приноравливаясь к сменившемуся такту.
Что делать? Менять ногу всей колонне? Нельзя! В этом случае половине батальонов придется менять ногу уже перед трибуной… Опозоримся!
Нет! Шага менять не будем. Люди натренированы, уговор помнят, пройдут… Я выдерживаю прежний шаг, на меня равняется вся колонна – так мы договорились на тренировках.
Так и прошли: маршал Говоров с командармами под одну ногу, а я с колонной – под другую. Эту деталь можно заметить при просмотре кинокадров "Парад Победы"».
По свидетельству Антонина Александровича, маршал Говоров, отправляясь в Москву, обещал Маркиану Михайловичу «прозондировать почву о возвращении ему звания генерала армии». Но, судя по всему, ничего не вышло. М. М. Попова наградили вторым орденом Кутузова 1 – й степени. На этом и была поставлена жирная точка.
«А он так мечтал о реабилитации… от пережитого горечью наполнялась душа и приходило прозрение: кто есть кто, – отметит А. А. Попов. – При зам. наркома обороны Булганине и начальнике Генштаба Антонове рассчитывать на их ходатайство перед Сталиным не приходится. И, несомненно, прав был Василевский, много лет общавшийся со Сталиным, говоря: "Как трудно было к нему вновь войти в доверие. Резкость и суровость Сталина в таких случаях не знали предела"».
Но, как говорится в одной из известных русских поговорок, «беда не приходит одна»…
На 11 декабря 1944 г. Маркиан Михайлович вместе с адмиралом Трибуцем были вызваны в Ставку. В 19.55 они вошли (вышли в 23.10) в кабинет вождя вместе с генералами Булганиным, Штеменко, Антоновым и наркомом ВМФ Кузнецовым. Это была последняя встреча генерала Попова с вождем. Из Кремля М. М. Попов позвонил на Арбат, где жили его родители и семья. Никто не ответил. Как свидетельствует Антонин Александрович, тогда «по дороге на аэродром заехал на полчаса к родителям и сестре Вале и встретил там Алика. От него узнал, что "мама вчера уехала в Ленинград" и услышал ответ отца на свои вопросы, обнаруженные мною в письме к Михаилу Петровичу (хранившемся в его дневнике): Почему вы съехали с арбатской квартиры на Гончарную набережную? В чем причина охлаждения ваших отношений с Клавой? И услышал такое… от чего кровь ударила в голову (по словам Вали, отец рассказал ему о полковнике из Генштаба, который катал Клаву на машине), и помчался на аэродром. Вопреки договоренности с адмиралом о полете в Ленинград настоял на возвращении в Хаапсалу. С головой ушел в дела, нетерпеливо ожидая звонка из Ленинграда. Разговор состоялся, но был немирным, взрывным. Это не была размолвка, ссора, а нечто большее, имевшее печальные последствия… С той поры он общался только с сыном».
Впервые после начала войны семья навестила Маркиана Михайловича в Юрьево, когда он уже был командующим Брянским фронтом. Клавдия Ильинична с сыном приехала из Челябинска, где они жили в эвакуации. А. А. Попов расскажет в книге о своем родственнике: «Без предупреждения, хотя разговор о приезде имел место, правда, сроки не оговаривались. После двухлетней разлуки эта встреча обрадовала и раздосадовала Маркиана Михайловича. Уж слишком он занят и еле-еле выкраивал время для свиданий с женой и любимым Аликом. Услужливые связистки мигом сшили сынишке военный костюмчик, соорудили сапожки и фуражку, и штабной фотограф не раз заснял его в таком виде с отцом.
– Пребывание наше было недолгим, – вспоминает Клавдия Ильинична, – хотя и урывками все же я пыталась восстановить подобие семейной жизни. Даже грибы сушеные захватила, но адъютант Блинов раздобыл свежие, чтобы сварить Марку любимую им еще с детства грибную похлебку. Вдруг через адъютанта Марк предупредил – приехал Жуков, будет у нас ужинать. Засуетились мы с поваром и вторым адъютантом Языковым, но подготовились так, как надо. Я уже принимала начальника Генерального штаба A. M. Василевского.
Вечером явился и сам маршал и еще несколько генералов и среди них ленинградский знакомец, теперь тоже маршал Александр Александрович Новиков (у нас он авиацией командовал). За столом мне пришлось немного побыть, разговор шел о делах. Маршал ушел в сопровождении Маркиана Михайловича и генералов. Через некоторое время воротился Новиков и сказал мне:
– Клавдия Ильинична, собирайтесь! Больше вам здесь оставаться нельзя. Завтра утром моим самолетом летите в Челябинск.
Позже вернулся Марк и подтвердил сказанное. Не знаю, дела ли так требовали или маршал так решил… Словом, утром мы были на аэродроме. Прощаясь, Марк сказал, что нас скоро перевезут в Москву, туда же переедут и его родители».
Осенью 1941-го, когда генерал-лейтенанта М. М. Попова сняли с должности, досталось и семье: «Когда слушок о его снятии дошел до эвакуированных жен, "ответственных" Бумагина, Кузнецова и др. – заговорили чуть ли "как не о враге народа". Жену Клавдию с сыном сняли со снабжения военторга. Все отвернулись, за исключением Клементьевой Агриппины Сергеевны, которая, обремененная тремя детьми, делилась продуктами, большую часть которых приходилось покупать на обменные вещи. Узнав об этом, Маркиан Михайлович, будучи командармом 61-й, вынужден был обратиться в Челябинский обком партии, чтобы помочь семье. В свете сказанного многое из прошлого Маркиана Михайловича проясняется, в частности, его скоропалительный отзыв в резерв Ставки с поста начальника штаба Ленфронта в сентябре 1941-го. Так же, как и задержка с назначением командармом 61-й».
