Наладилась и семейная жизнь. А. А. Попов рассказывает: «…с пасынком Мишей сложились хорошие отношения. Через год родилась дочурка Иринка, к которой он все больше и больше привязывался, испытывая со стороны Шурика уже некоторую отчужденность, раза два до переезда Клавдии Ильиничны в Ленинград, приезжая в Москву, они встречались у бабушки с дедушкой, на нейтральной, что ли, почве. Все родные осуждали его за развод. И мальчик был уже не тот, не бросался на шею с криком – "Папуля!".
А летом 1952 года Клавдия Ильинична собралась с сыном отдыхать в Крыму, приобрела или получила путевку. Остановилась в Москве у стариков Поповых, не порывавших с нею связи, которым она сообщила адрес санатория. После недельного там пребывания неожиданно появился Маркиан Михайлович, не иначе как родители известили об их приезде.
– Сына он не узнал, – рассказывала она. – 14-летней подросток вытянулся, красив, лицом весь в отца, попросил отпустить его на день, чтобы показать достопримечательности Крыма.
– Я согласилась, и он увез его на машине. Через день сам доставил, и парня не узнать: сердитый, злой. Я уже каялась, что отпустила. Наверное, наша с ним жизнь показалась убогой в сравнении с тем, что увидел в Гурзуфе на даче отца. Но потом отошел… но рассказывал о том, как его принимали, неохотно.
В том же 1952 году состоялась и моя последняя встреча с Маркианом Михайловичем, последний же разговор, правда, по телефону, будет уже в 1965 году. Встреча произошла не в Крыму, а в Москве. Я и брат как-то приехали в столицу: он в Главную военную прокуратуру, я в Академию педагогических наук. Остановились, как всегда, у родственников. И вечером брат сообщил, что Маркиан в Москве и мы рано утром должны быть на Курском вокзале в его вагоне. Вагон нашли сразу, но встреча оказалась краткой. Со времени прошлого свидания минуло 8 лет. Внешне он несколько изменился: глубже запали глаза, резче обозначились морщины, но не было и следа той замотанности, что под Нарвой, наоборот, – бодрость, какая-то жизненная сила исходила от его немножко располневшей, но все еще ладной фигуры, о которых говорят – мужчина в соку!
На нем была какая-то яркая из среднеазиатского шелка пижама в обтяжку и пахло тонким приятным, неизвестным мне, одеколоном. Но по-прежнему простой и радушный. Протягивая нам руки, сказал: "А я уже заждался, пошли скорее к легкому завтраку". В салоне стол уже был накрыт. Но завтрак на самом деле был далеко не легким. Яичница с беконом, колбаса, сыр, зернистая икра, рыбы горячего копчения и целая батарея массандровских вин. Он оказался, чего за ним ранее не водилось, знающим толк в хороших винах, от которых мы наотрез отказались: необычно как-то начинать утро. А гостеприимный хозяин непрерывно потчевал: "Попробуйте еще, таких рыбок у вас в Ленинграде не сыщешь". Затем кокетливая проводница в белом фартучке принесла горячий черный кофе. А Маркиан Михайлович тут же наполнил рюмки коньяком и буквально приневолил выпить на редкость ароматный напиток и предложил закурить. И вместо привычного и любимого им "Казбека" появились сигары и черная с зеленым обводом коробка с золотистой надписью "Герцоговина флор" с необыкновенно душистыми папиросами экстра-класса.
За столом шли общие расспросы о близких и знакомых, новостях, о городе на Неве, двух-трех вопросах о "ленинградском деле" и связанных с ним моих неприятностях, о чем рассказал ему брат, отдыхая в Крыму. Разговора же, как ранее бывало, на отвлеченные темы, когда он отзывался на самые жгучие глубокие вопросы современности, не состоялось. Он торопился в Генштаб к генералу Штеменко, о чем уже раза два напоминал франтоватый адъютант. Он поднялся, надел китель с большим набором колодок, и что характерно, так это опять-таки его обязательность: напомнил о фотографиях Новоржева, о чем я уже забыл.
– Фотографии у мамы, Марии Алексеевны.
Потом их передала мне сестра Валя. Мы вышли из вагона, сопровождаемые адъютантом, с двумя свертками, не иначе как с винами.
– Кутейник-то, говорят, плоховат… – На ходу обронил Маркианн Михайлович, обращаясь к Леониду.
У вокзала мы расстались с ним.
– У меня создалось впечатление, – сказал я в раздумье, – что Маркиана вроде подменили с его вкусами и привычками. – На что брат, слегка усмехаясь, со знанием дела ответил:
– Все это влияние его подруги. Дама она, конечно, культурная, но своеобразная, с амбициями. Ей представляется, что положение мужа обязывает их иметь свой модус вивенди – образ жизни и соответственно оформленный. Отсюда эта пижама, эти сигары и деликатесные вина. Я на многое насмотрелся у них в Крыму. Случись Маркиану стать маршалом – к ней не подступиться бы… Хорошо, что сама натура Маркиана не меняется, и он все тот же добрый малый.
– А что это он упомянул насчет кутейника. Кто это? Леонид поспешно оглянувшись, полушепотом ответил:
– Сталин… намек на его несостоявшуюся духовную карьеру. Тогда это выражение покоробило меня».
Кутейник – человек, происходящий из духовного звания…
6 марта 1953 г. Сталин умер, а уже 3 августа того же 1953-го, Постановлением Совета министров СССР Маркиану Михайловичу Попову присвоили, или, точнее, вернули, отобранное вождем девять лет назад звание генерала армии. На этом опала закончилась.
«Желаем Вам, чтобы у вас все было хорошо!»
В Москве Маркиан Михайлович долгое время находился в распоряжении Министерства обороны СССР, ожидая нового назначения. Фактически с сентября 1954 г. по январь 1955-го. Приказ министра обороны № 0197 состоялся 12 января 1955 г. Новый пост заместителя начальника Главного управления боевой подготовки Сухопутных войск он занял с удовольствием.
По словам А. А. Попова, «с возрастанием роли Н. С. Хрущева, хорошо знающего его по Сталинградскому и Юго-Западному фронтам, и усилением влияния Г. К. Жукова после ликвидации в июле заговора Берии вновь начинается восхождение М. М. Попова по служебной лестнице.
Тем более что пост начальника Главного Управления кадров в Министерстве обороны занял его бывший подчиненный по Дальнему Востоку генерал-полковник Афанасий Павлантьевич Белобородов, ставший к тому времени генералом армии, дважды Героем Советского Союза».
Все это похоже на правду, но с одной лишь поправкой. Новое назначение М. М. Попова в январе 1955-го произошло еще при министре обороны СССР Маршале Советского Союза Н. А. Булганине. Маршал Г. К. Жуков сменит Булганина только в феврале…
Как известно, маршальские семьи Жуковых, Василевских, Буденных, Тимошенко, Рокоссовских, Коневых, Малиновских, Мерецковых, Голиковых и Чуйковых жили в доме № 3 по улице Грановского. Это бывший доходный дом Шереметова в Романовом переулке. Другие военачальники, кто уже до войны работал в Москве, жили на улице Серафимовича, в «Доме на набережной». Например, Жуковы провели там только несколько месяцев. Маршал Конев жил в этом доме перед войной, а после развода возвращаться туда не соизволил. На Грановского же заселялись они постепенно. Г. К. Жуков начал жить там с 1946 г. В начале 50-х в этот дом въехали Коневы. А Малиновские поселились только осенью 1956-го, когда из квартиры № 95 в особняк на Ленинских горах переехали Хрущевы. Маршал Рокоссовский въехал в квартиру адмирала Кузнецова, снятого с поста главкома ВМФ еще позже, в 1957 г., после возвращения из Польши. Но это известные Маршалы Советского Союза. Для генерала армии М. М. Попова свободного жилья там даже и не предполагалось. Тем не менее не обидели и его. Квартиру он получил в новостройке (1954) на Смоленской набережной, в большом жилом доме № 5/13. Пять комнат в элитном доме ему хватило вполне.
