Нач[альник] политуправления
сухопутных войск ПРОНИН
26/Х-57 года».
Сегодня мы не можем точно сказать, сам ли написал это заявление Маркиан Михайлович, или его «попросили» это сделать. Однако можно допустить, что, не будучи товарищем Г. К. Жукова, а также зная его как импульсивного и жестокого человека, он вполне мог написать это по совести: «Об этих своих и моих товарищей-коммунистов – сомнениях и хотел поставить Вас в известность» (!). Ведь собрание партактива Московского гарнизона и центрального аппарата Министерства обороны проводилось в Кремле 22 и 23 октября, где докладчиком был начальник Главного политического управления СА и ВМФ. Вслед за ним, гораздо дольше, говорил и сам первый секретарь ЦК Хрущев, с которым у Маркиана Михайловича сложились очень теплые отношения еще с фронта. Пленум состоялся 28 октября, а заявление М. М. Попова датировано 25-м. То есть между этими двумя событиями что-то произошло. Может, и действительно под впечатлением услышанного, или чего-то такого, известного только ему одному (члену партии с 1921 г., п/б № 01195555), у него возникли сомнения. Но в любом случае Маркиан Михайлович Попов ДОНОСОВ НИКОГДА НЕ ПИСАЛ.
Нельзя забывать и о том, что выступающих с разоблачениями маршала ПК. Жукова среди его коллег и боевых товарищей на Пленуме было немало. Например, Маршал Советского Союза С. С. Бирюзов сказал следующее: «…С момента прихода тов. Жукова на пост министра обороны в министерстве создались невыносимые условия… У Жукова был метод – подавлять… Кто ты такой? Кто тебя знает? Я с тебя маршальские погоны сниму!…
Лично я по этой причине вынужден был просить его освободить меня от занимаемой должности. Дело не во мне, одном человеке, но ведь в таком положении находились и другие…
Товарищ Жуков ни с чьим мнением не считался. Я приведу один из примеров игнорирования не только отдельных лиц, но и всех крупных военачальников. По заданию министра Генеральным Штабом был разработан проект наставления по проведению крупных операций и разослан в округа, а затем было созвано совещание все командующих округами и отдельными армиями. С докладом выступил начальник Генерального Штаба. Два дня обсуждался этот вопрос, и почти все единодушно высказали мнение о необходимости издания такого наставления. Тов. Жуков заявил, что все это несерьезно, что крупному военачальнику, а их может быть только единицы, не нужно никакого наставления, так как такой полководец является гениальным, а если это так, то они могут ему мешать, вырабатывая у него шаблон.
Так на этом закончилась творческая разработка такого крупного вопроса».
Когда на трибуну вышел Маршал Советского Союза В. Д. Соколовский, который не просто вместе с Жуковым был на фронте, но и в некотором роде считался обязанным ему, Георгий Константинович заволновался. И не зря. Боевой товарищ его не пожалел: «Вы помните, когда в 1946 году Жуков попал в опалу, то по существу в защиту Жукова выступили только два человека – Конев и я. Причем, я выступил последним, когда выступили уже все члены Главного Военного совета, а в Совете были Берия, Маленков, Молотов, который выступал.
Возьмите коллегию Министерства обороны. Тов. Бирюзов выступал по этому вопросу, но сказал очень мало. По существу, коллегия Министерства обороны была ширмой, что хотел Жуков, то и проводил. Спрашивается, зачем коллегия Министерства обороны? Зачем она, для кого нужна? Только если для того, чтобы на коллегию собрать кого надо и кого не надо и отлаять. Для этого не нужна коллегия, ибо любой вопрос, который стоял на коллегии, как только получал иное направление, сейчас же поправлялся Жуковым. По сути дела, Жуков заставлял говорить так, как он хотел. Какая же это коллегия?
Подбирались и расставлялись кадры, угодные Жукову. Если бы это дело не было вскрыто ЦК, если бы не были приняты своевременные меры, то не знаю до чего мог бы дойти Жуков».
Не пощадил боевого товарища и Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский. Словом, на этот раз у Георгия Константиновича защитников не нашлось. Видать, и правда, будучи министром обороны, он перебарщивал в отношениях с людьми. Война-то давно закончилась…
Известный советский актер кино, исполнитель и композитор Борис Михайлович Стычкин в годы войны работал в ансамбле песни и пляски. Эта служба дала ему возможность еще и познакомиться с нашими великими полководцами. В своей книге он отмечает, что Г. К. Жукова отличала любовь к искусству: «Жуков сам прекрасно танцевал русские танцы. Его "дробушки", которые я выучил и потом показывал профессиональным танцовщикам, сложны для профессионал. Жуков любил петь, но всегда с удовольствием слушал певцов и певиц, которые обладали хорошими голосами. Он также играл на баяне. Великолепный баянист ансамбля Ризоль в резиденции маршала в Потсдаме помогал Георгию Константиновичу совершенствоваться».
А еще Борис Михайлович рассказывал, что «Жуков любил петь кабацкие русские песни. Самая любимая его песня была "Не за пьянство, не за буянство и не за ночной разбой. Ах ты, доля моя доля…"».
Георгий Константинович боготворил Лидию Андреевну Русланову: «…смотрел на нее влюбленными глазами, как на икону. Из-за любви к гениальной певице Руслановой он терпел ее мужа, который очень настырно и не смешно шутил. Георгий Константинович все время просил Лидию Андреевну спеть. Пела она с душой, голос ее разливался колокольчиками… Это было великолепно.
Когда пела Русланова, я получал большое удовольствие, глядя на маршала. Какое у него было одухотворенное лицо! Он получал от ее пения истинное наслаждение, был в эти минуты самым счастливым человеком».
Любимым поэтом Маркиана Михайловича был А. Н. Апухтин (1840–1893). Многие его стихи в узком кругу генерал армии читал наизусть.
А читал он красиво…
Я ждал тебя… Часы ползли уныло,
Как старые, докучные враги…
Всю ночь меня будил твой голос милый
И чьи-то слышались шаги…
Я ждал тебя… Прозрачен, свеж и светел,
Осенний день повеял над землей…
В немой тоске я день прекрасный встретил
Одною жгучею слезой…
Пойми хоть раз, что в этой жизни шумной,
Чтоб быть с тобой, – я каждый миг ловлю.
Что я люблю, люблю тебя безумно…
Как жизнь, как счастие люблю!..
Необычный был генерал. Не похожий на генерала. В сугубо штатской компании его можно было принять за артиста. Слог речи, образование…
Безотрадные ночи! Счастливые дни!
Как стрела, как мечта пронеслися они.
Я не год пережил, а десятки годов,
То страдал и томился под гнетом оков,
То несбыточным счастием был опьянен…
Я не знаю, то правда была или сон.
Мчалась тройка по свежему снегу в глуши,
И была ты со мной, и кругом ни души…
Лишь мелькали деревья в серебряной мгле,
И казалось, что все в небесах, на земле
Мне шептало: люби, позабудь обо всем…
Я не знаю, что правдою было, что сном!
И теперь меня мысль роковая гнетет:
Что пошлет он мне, новый, неведомый год?
Ждет ли светлое счастье меня впереди,
Иль последнее пламя потухнет в груди,
И опять побреду я живым мертвецом…
Я не знаю, что правдою будет, что сном!
Ведь Маркиан Михайлович разговаривал на их языке, языке артистов…
