Вводом в бой танкового корпуса командующий фронтом рассчитывал сломить сопротивление противника на южной окраине города. Но, к нашему большому огорчению, расчеты эти не оправдались. С наблюдательного пункта командарма 40 мы видели, как горят танки, пытавшиеся наступать в боевых порядках пехоты. Наши танкисты, равно как и пехота, находились в явно невыгодном положении. Они наступали снизу вверх по открытому пространству. Противник же в полной мере использовал свое господствующее положение на местности и прочие каменные постройки. Прицельным кинжальным огнем он наносил атакующим большой урон.
С каждым днем все острее чувствовалось, что операция затухает. Но признаться в этом не хотелось».
Сентябрьское наступление 40-й армии завершилось 30-го числа, когда директивой Ставки Воронежскому фронту было приказано перейти к обороне. При этом чижовский плацдарм был значительно расширен и углублен. На левом фланге он сомкнулся с Шиловским плацдармом.
За 25 дней ожесточенных боев за Чижовку советские войска уничтожили около 10 тысяч солдат и офицеров противника (68 танков). 40-я армия в итоге наступательной операции с 15 сентября по 3 июля потеряла 17 тысяч бойцов и командиров (162 танка).
Но не стоит забывать и о том, что наступление войск Воронежского фронта вызвало беспокойство в Берлине. Чтобы удержать чижовские позиции, немцам пришлось возвращать на передний край даже те части, которые были отведены в резерв.
В 1962 г. генерал армии М. М. Попов продолжал работать над своими мемуарами и периодически отправлял официальные запросы на поиск тех или иных боевых товарищей. В его личном архиве до сегодняшнего дня сохранились ответы на них, обычно от военкомов, и некоторые письма. Их совсем немного. Например, вот это Маркиану Михайловичу прислал из Минска (отправлено 27 декабря 1962 г.) бывший член Военного совета 40-й армии полковник запаса Маланин Матвей Петрович…
«Здравствуй дорогой друг Марк Михайлович!
Сердечный привет тебе и твоему семейству. Поздравляем с наступающим новым 1963 г. Все мы желаем Вам доброго здоровья и бодренько продолжить свое житье-бытье на благо нашей Родины. Первым долгом извини, что задержался с ответом – между прочим, ты угадал, действительно я был болен (меха поизносились). О себе: живем мы с женой неплохо, ребята уже вышли в люди, но все еще нам приходится им помогать. Верно, я еще в теплые времена работаю.
Марк Михайлович! Ты бываешь в Минске, как-нибудь бы заглянул на вечер воспоминаний, такая "самодеятельность" для нашего возраста бывает очень полезной. Теперь о твоей просьбе – я всей душой готов помочь тебе в этом благородном деле, только до Нового года я это сделать не успею. Пришлю свои воспоминания после Нового года, у меня тут с женой случилось маленькое несчастье, и мне приходится по дому быть на все руки, даже нянькой. Как получил твое письмо, у меня столько всплыло в памяти и прекрасного и трудного, что я часа два не мог отвлечь свои мысли, а некоторые моменты даже решил тебе к празднику сообщить: мы стояли на горке и смотрели на Чижовку: Ватутин, Красовский, Дмитриев и я, а ты по рации разговаривал с Павловым (танкист). Ты доказывал – "зачем вам еще нужен второй член (член Военного совета. – Примеч. авт.), там у Анашкина уже находится Грушецкий, что же я останусь один без (члена)". Все мы, слушая тебя, как захохочем, что даже телефонисты, посыльные повыскакивали из блиндажей. На что покойник Ватутин был серьезным, он и то не выдержал, стал смеяться.
Второе. Ты помнишь, как наш Мехлис приказывал отправить в тыл Жмаченко и Грушецкого после их выхода из окружения. Мы все же на его перестраховку доказали Ватутину, что этого делать нельзя – пусть работают. Мы их знаем, и за их отвечаем. Мы оказались правы.
Да я вспомнил одного друга, генерала Гришина, он у нас командовал (я его знал еще по Полоцку). Один раз ты мне говоришь: "Матвей Петрович, съезди к Гришину, что такое получается, как ему не позвонишь, все его нет на КП, все больной, выясни, в чем дело".
Приезжаю к нему, нахожу его в медсанбате. Как увидели меня, сразу ему три грелки принесли, а виновница болезни в окно выпрыгнула. Я говорю ему, видно, этот врач сильно тебя "любит", а он не сообразил моего "ехидства", отвечает: "Да она без меня жить не может". А когда мы ее спросили, верно ли, что вы без его жить не можете, – она стала умолять, ради бога, отправьте меня куда-нибудь подальше от Гришина. Осенью я его видел в Москве, между прочим, спросил: "Ну как любовь?" "До сего времени ее забыть не могу. Это вы с Поповым меня с ней разлучили". Я посмотрел на него и подумал, что действительно такой вислоухий был в цене только во время войны. Он тогда был отстранен от командования, конечно, не за это, а за то. Вот, пожалуй, на сегодня хватит. Будь здоров, желаю успехов – с Новым годом. Телефон мой…
Остаюсь всегда твой Матвей…»
Заместитель командующего войсками Сталинградского фронта
Главный маршал авиации А. Е. Голованов в своих мемуарах генералу армии М. М. Попову посвятил целую главу. Факт бесспорно примечательный. И мы еще обязательно вернемся к его воспоминаниям. Однако, прежде всего, остановимся на одном случае, который, как утверждал Голованов, произошел в Ставке в связи с назначением Попова командующим войсками Брянского фронта и чему ему довелось быть непосредственным свидетелем.
А начинает свой рассказ главный маршал авиации так: «После завершения Сталинградской битвы, в ходе которой Попов в который уже раз проявил большие организаторские и боевые таланты, было решено назначить его командующим фронтом. Попова вызвали в Ставку. Непреложным и всеми хорошо усвоенным правилом являлось то, что всякое распоряжение Ставки выполнялось незамедлительно. Прибытие Попова ожидалось на следующий день. Однако день прошел, а Попова не было. Позвонили узнать, убыл ли. Получили доклад, что еще вчера вылетел в Москву… Лететь из-под Сталинграда в Москву требуется всего несколько часов, но прошли сутки, а Попов не появлялся. На другой день его тоже не было. Появился он лишь на третьи сутки! Как говорят, в полном здравии, но "застрял" где-то по дороге. Это было невиданное ЧП, и я, еще не будучи с этим генералом знаком, но слышав о нем немало хорошего, искренне его жалел».
А теперь немножко поправим вполне объяснимую забывчивость Голованова. Прошли годы. Память подвела. Бывает. Так как, по журналам записей лиц, принятых Сталиным в годы войны, что, по понятным причинам, никаким образом не может подвергаться сомнению, Голованов с М. Поповым могли пересекаться на приеме у вождя только лишь 12 октября 1942 г. В этот день Маркиану Михайловичу была предложена должность заместителя командующего войсками Сталинградского фронта (Директива Ставки ВГК № 994250 от 13.10.42 г. Приказ Сталинградского фронта № 0323 от 13.10.42 г.).
Все очень просто. 12 октября в 16.20 в кремлевский кабинет Сталина вошел А. Е. Голованов (вышел в 17.00). В 17.00, то есть следом, вошел генерал М. Попов (вышел в 18.55). Все это время у вождя находились Василевский (15.20–24.00), Боков (15.20–18.55), Голиков (15.20–19.35). Жуков вошел в 18.20, а вышел в 19.35.
В следующий раз Маркиан Михайлович будет вызван к вождю почти через год: 8 октября 1943 г., уже будучи командующим войсками Брянского фронта.
