плюхается в стулья,
забывает пыль за мебелью.
К дому моему она равнодушна.
Я же всех их знаю,
этих в-Москве-Москвы-ищущих:
дом для них – метро ответвление,
маленькая отдельная остановка, где можно
поесть, помыться и поспать.
Они только за близость к метро
дом и любят.
Но разве это любовь?
Я подумала: спокойно, Буйка.
И успокоилась.
Только ты домолюбишь,
и нету твоей домолюбви сильней.
4.
В карантин мы засели вместе.
Жиличка как всегда
в восемь встанет,
сметаны нежирной покушает,
кофия пригубит, три своих волосинки зачешет,
рубашечку наденет.
Компьютер пожмякивает,
в компьютер говорит и смотрит
или в телефон наладонный.
Кощеистая, плечи квадратиком,
щёки вьямистые.
Это некоторые хозяева
с людских столов кормятся.
А я если с ейного питаться буду,
то всю красоту растеряю.
Буйка-то запасливая: крыс засушила,
воробьёв, голубей навялила,
моль засолила,
мух ещё с того лета засахарила.
Домоработаю себе,
плесень с пылью заговариваю,
по углам и стенам плюю,
клещей домашних
из мебели выкусываю,
мо́лек в кармашек собираю.
Ну и от чумы дверь заговариваю.
Раз в день долгой песней,
а после каждого почтальона в маске,
что ей продукты приносит,
ещё по разу заговором проходиться
приходится.
Раз в неделю мы, девятиэтажкины домовые,
родные и неродные,
все, кто остался,
морды полотенцами завязываем
и идём заговаривать вместе
этажи, лифт и подъездную дверь.
У нас в общедоме, тьфу-тьфу, чумы не знают.
И вот что-то у жилички поломалось-треснуло:
перестала просыпаться в восемь,
после кофия надевать рубашечку,
причёсывать три волосинки, смотреть, говорить,
в компьютер или телефон наладонный.
В одиннадцать-двенадцать очи теперь открывает,
пижамы не переодевает,
хлеба пожуёт, кофием запьёт, ляжет.
Компьютер вяло пожмякивает.
Смотрит туда.
Она ему теперь ничего не говорит,
он ей только рассказывает и показывает.
Ой-ой, Буйка, будешь скоро безжиличная!
У нас в общедоме уже таких четверо,
Москва из Москвы потерялась,
и съёмные к себе поехали.
Но кощеистая не поехала.
Она долго лежала,
боков насобирала
и вот однажды утром как встанет
и как давай ходить по моим комнатам,
давай стены обсматривать,
мебеля́ дрыгать.
Я за ней шагаю-слежу,
хвостом подёргиваю.
Пожмякала бывшекощеистая компьютер,
назвала других почтальонов,
наприносили они всего,
я только дверь заговаривать и успеваю
(не еда, пахнет чужим и новым,
плохо – пластмассово и химически).
А заговор – это не воробья сжевать,
я у себя в кладовке уложилась спать.
У меня там ковёр с оленем,
перина пернатая,
одеяло из шёрстки,
осколок фарфоровой тарелки с тюльпаном,
ежедневник, исписанный адресами чьих-то
любимых домов,
венчик красивый, степлер тоже красивый,
для волос резинки, щётка расчёсывательная,
три юбки (две исподних), три рубашки, свитер на молнии,
бусины из ореховой скорлупы и рычажки от алюминиевых банок,
пакеты пластиковые с разными красивыми рисунками шурш-шурш,
тапки зимние, тапки летние, тапки осенние,
на мне весенние,
носки шерстяные с дырой на правом, носки обычные с дырой, где большие пальцы,
и ещё несколько приятных родных вещей.
Еду храню не тут, а под ванной и в вентиляции,
иногда приношу мышей пожевать
или моль похрустеть,
но нечасто, а то крошки
из хвостов и крыльев.
Мне снились сказки,
я проснулась от запаха краски:
в гостиной жиличка
сдвинула мебель в угол, застелила полы плёнкой
и мазала стены цветом черничного варенья.
Я натянула на морду полотенце,
подошла, посмотрела —
вроде ничего,
вроде ничего.
Но на всякий случай сотворила маленький
заговор,
чтобы цвет ровнее улёгся.
Следующего утра жиличка мыла лоджию.
Я перечесалась, начала заплетаться,
сколько кос сегодня делать Буйке?
Начала, значит, бывшекощеистая
влюбляться в мой дом.
Дура-гамаюн каркала с антенны:
вернутся ли в Москву домовые?
Гостиная выдохнула, высохла,
жиличка принялась возвращать мебель
обратно.
Она толкает, Буйка ей незаметно помогает —
я сильная, легко приподнимаю,
ловко толкаю.
Та только удивляется,
как быстро получается
и красиво.
У бывшекощеистой ещё силы остались,
глядит, что бы ещё с моим домом поделать.
У меня мышечный кулёк серый забился,
вижу-вижу, куда она смотрит.
И двинулась на мою кладовочку,
и зашла в мою кладовочку,
