Лиля покурила за своим домом. Мать работала, но не хотелось, чтобы она унюхала сигаретный дым в квартире и начала кричать. Лиля подходила к подъезду, её окликнул Саша, они вроде как встречались. Ей нравилось, что он не придумывал проблем, он только хотел трахаться и именно с ней на данный момент. Он и сейчас подошёл к ней с таким желанием. Лиля его развернула, не до того. Дома Лиля налила себе чаю, уселась на табуретке у телефона и позвонила в архитектурный институт. Она прежде никуда не звонила, только кому-то, почти всегда содетям. У неё к институту выстроилось уже несколько вопросов. Математика (у неё в школе по ней 3), русский язык (по нему 4, ок), физика (между 3 и 4 подвисла), черчение (4, да) – про них понятно, но что такое «аналитический рисунок» и «плоскостная колористическая композиция»? Лиля удивилась, когда прочла это всё в справочнике. Она была уверена, экзамен в архитектурный – это прийти и описать-нарисовать дом, который ты придумала. Ей объяснили вроде коротко, но и очень подробно. Лиля записывала непонятные слова. Спросила, откуда ей знать, как всё это делать. Ей рассказали, про двухлетние курсы при институте, на которых надо учиться, чтобы потом поступать учиться в сам институт. Лиля спросила про стоимость курсов. Ей ответили. Она спросила, уже просто так, а что делать тому, кто не живёт в Москве. Ей рассказали про общежитие для учащихся курсов, сообщили зачем-то его улицу, дом и метро. Ещё ей посоветовали попробовать обратиться на архитектурный факультет строительного института её города, там есть подобные курсы, но поступать после них она сможет тогда в него, так как в каждом учебном заведении вступительные испытания очень индивидуальны. Лиля ответила, что в её городе только медучилище. И пэтэу. На том конце трубки спросили, есть ли у неё ещё вопросы. Лиля ответила, что нет.
4.
Лиля забила поначалу. Медучилище – ок, медики хорошие, спасли ей жизнь, а вдруг, правда, найдётся работа, она станет хорошей медсестрой, будет медсестроить настоящую заботу о людях, никогда-никому не сделает укол из многоразового шприца – не выдадут в больнице, так пойдёт и купит одноразовые на свои. И вот вдруг отодрали металлический забор вокруг недостроя, в одной из недоквартир которого у Лили случились свадебная церемония и первый поцелуй. Началась стройка. Лиля достроила, воображая, все одиннадцать этажей, оглядела панорамно все четыре близнеца, даже собственный дом, находясь в нём. Не хочется – решила она, каждый день смотреть на такую скуку. Лиля снова пошла на рынок – продавщица её не вспомнила или сделала такой вид – и купила себе специальные учебные пособия с тестами для поступления в вузы в этом конкретном году. Математика, русский, история, английский, обществознание. До окончания школы оставалось ещё 4 месяца. Лиля выучила все эти книжки наизусть, порешала все тесты, накупила себе новых, разгадывала их как кроссворды за едой. Мать замечала её иногда за таким, удивлялась, но не спрашивала. Гулять по падикам Лиля ходила, только редко – скучно.
Всего с двумя тройками она окончила школу и поступила в московский вроде-вуз даже на бюджет. Бухучёт и аудит – от всех ровно занятий Лилю сразу замутило. В камере-общежитии на четверых ей становилось душно. Голова снова болела. У Лили никогда не было своей комнаты, жили с матерью в однушке, но там всё строилось совсем иначе, они всё же родня, и к своей однушке в серой панельке относились как к родне. В их общежитской комнате со-студентки держали порядок, в остальном пространстве было как в падике. Толчки состязались в своей грязности, на стенах толстыми кровавыми бабочками наклеивали прокладки, на плите копилась липкая органическая грязь, в холодильнике хронически тухло нутро.
Все неудобства и мерзости закрывались несущей стеной любви к Москве. Та стала Лиле ещё дороже, не только из-за своей красоты, но из-за множественности вариантов жизни. Они рождались и умирали вокруг круглосуточно. Иногда их было так много, что Лиля останавливалась, обхватывала ладонями свою голову и ждала, когда та перестанет нудеть. На второй год учёбы Лиля решила перестроиться. Она перевелась на вечерний, бросила раздавать листовки, выспалась и устроилась на работу риелтором. Маленьким, начинающим риелтором, с детским окладом в конверте. Поначалу она развозила документы, комплекты ключей, покупала и тащила недостающие банки с краской для ремонтной бригады. Агентство, нанявшее её, было крупным, со своим офисом в квартире жилого дома в – написано было – престижном районе ВДНХ. Среди семи риелторов здесь уже нашлось две женщины: одна годилась Лиле в матери и была похожа на библиотекаря, другая – в старшие сёстры и походила на розового зайца.
У Лили не складывалось ни с кем семейных или дружеских отношений. В офис ей нужно было редко, она хотела работать ногами, ей нравилось менять туннели, цеплять глазами мрамор и медь, чеканку, витражи, большие и сильные каменные или металлические тела людей, на каждом из которых надета своя профессия, даже предназначение. Управлял и владел их агентством круглый человек в сером костюме. Лиля никогда не говорила с ним, все распоряжения она получала от коллег, чаще всего от женщины-библиотекаря. Та единственная не оставляла офиса. А так все, даже начальник, редко сидели на месте. Раз в неделю он проводил совещания, куда Лилю сначала не звали. Потихоньку её вроде-карьера начала выстраиваться, женщина-библиотекарь меньше нагружала её курьерской работой, и Лилина деятельность больше стала походить на риелторскую. Она договаривалась о просмотрах, задавала вопросы о квартире, доме и документах, путешествовала по городу вместе с клиентами, заходила в разные квартиры и жизни. Её бахилы ступали в пропитанную кошкиной вонью евроремонтную хрущёвку – тут обитали крупные и счастливые люди. В чистенькую нищую сталинку с отваливающейся лепниной, рядами матрасов Лиля пошла показывать клиентке балкон и пнула случайно кучку косметики, оставленной у спального места, – тут снимали тихие азиатские девушки. В конструктивистское бывшеармейское общежитие с подъездом без окон, вставшим навсегда лифтом, без света, с осыпающейся лестницей, длинными тёмными коридорами, со светлой однушкой и молодым по вкусу и свежести ремонтом – здесь арендовали злые от усталости хипстеры. В сталинку на очень низком первом, без мебели, с древними цветочковыми обоями и сохранёнными деревяшками и витражом между туалетом и кухней – тут не жил никто. Такие пустые квартиры Лиле нравились больше всего, и клиентам они были яснее.
Вторичку Лиля предпочитала новостройкам. Клиенты думали по-разному, всё же пока воображаемая квартира стоила в два с половиной раза дешевле, чем в уже готовом доме. Потом, если судьба не подводила, воображаемая превращалась в реальную. На пустырях строек, на окраине котлованов, среди валяющихся морскими львятами бетонных плит, Лиля ощущала себя странно, с одной стороны, как дома, с другой, боялась, что это место сделается очередной молодой руиной, которых накопилось в Москве уже на крупный квартал, а в стране – на город. И столько же несчастных людей. Даже больше.
Москва вообще – месиво. Так Лиля её ощущала. Месиво из людей, зданий, денег, грязи. Особенно грязи со снегом. Левый сапог промок и хлюпал. Ещё три объекта в разных сторонах этих разноцветных московских ниток. Строгино, зато рядом с метро. «Нагатинская», 10 минут на автобусе. Перово, 12 минут пешком. Но ничего нервного. Бледная длинная многоэтажка – очень много некрасоты, планировка-стандарт, пара-стандарт – всё решающая женщина и ничем-таким-не-занимающийся мужчина, блуждающий вокруг. Она параллельно с показыванием комнат разговаривала по телефону. Клиентке не понравилась квартира, много ремонта. Хорошо, а то прописаны двое, оба пенсионеры – ну ещё возиться. Лиля чувствовала кожей головы, как давит жёлтый с коричневыми разводами и красными пятнами потолок. На низких потолках удобно убивать комаров свёрнутым журналом. Буквы «Строгино» плавали в тумане, Лиля выкуривала из себя дым, и с туманом тот смешивался. На «Нагатинской» от метро автобус гнал, Лиля и со-пассажиры, сидевшие и стоявшие, падали на остановках и поворотах. Лиля всё равно опоздала, и клиент задержался на 20 минут. Панельная девятиэтажка. Лиле нравилась эта серия, с рифлёными лоджиями, брутализму единственному шёл серый. Но ремонт внутри – свежий, гордость хозяев – драл, освежёвывал глаза: рыночные обои с перечёркнутыми полосками розами, плюшевая фиолетово-чёрно-рыжая мебель. Квартиру показывала хозяйка, отпросившись с работы на обед. Снова низкие потолки, комнаты-каюты. В ванной плитка с женщиной в шляпе, розовый унитаз. Клиенту понравилось – можно было сразу сдавать, цена хорошая, но далековато от метро. Обещал подумать. Плохо, среди прописанных несовершеннолетний. К тому же альтернатива. В Перове показывал риелтор – щуплый и молодой, ему не понравилось, что клиенты смотрят ещё без денег. Лиля убаюкала его – скоро-скоро одобрит банк. Мальчик подобрел. Квартира была красива, безлюдна, безмебельна, с эркером в конце глубокой, как зала, комнаты, приятного размера кухня, раздельный санузел. Плита, унитаз были выдраны, торчали остатки их труб-корешков, ремонт своими останками чуть захламлял квартиру, например поролоновыми белыми плитами, но они легко отдирались. Это подумала молодая пара клиентов. Лиля поняла это и ещё то, что им дорого. Спросила про торг. Щуплый риелтор попросил предложить цену. Лиля ответила, что подумают и будут на связи. Молодые клиенты заулыбались. Они были уверены, что она сторгует. У него умер дедушка, у неё – бабушка, всё продали, решили купить в Москве. После Лиля встретилась на Китай-городе с клиенткой, забрала у неё бумаги, отвезла их в офис на ВДНХ, а дальше приехала вроде-домой. В метро черкалась в блокнотике, перерисовывая дома, которые сегодня видела, из обычных в единичные, добавляла им красоты – балконы, декоративные рельефы вроде рук, голов и крыльев, меняла форму зданий и назначала разные цвета (цветных карандашей с собой она не возила, просто подписывала: пурпурный, оранжевый, чёрный, салатовый, вишнёвый и другие).
