Благодарю архитекторку Алёну Ярмольчук, консультация которой очень помогла мне написать этот текст.
Культурный слой
Я – Жня,
приятно познакомиться!
Что посеете,
то и пожнёте.
Живу на этой даче,
я тут не выросла,
но завелась.
Что тут есть у меня?
Полубритая голова,
белое брюхо,
второй подбородок,
телефон, компьютер.
Я – дух этой дачи,
у меня деревянные зубы,
губы – дождевые черви,
глазья – щурья,
брови – мохом,
ноги – стволами,
чернила под глазами,
руки – махом,
липкая кожа,
спортивные штаны,
футболка «Мария-Крестина-Ангелина»,
на что я похожа?
Я танцую,
бью по деревянному полу
поддельными кроксами
из «Глобуса» за 285 рублей,
за 285 рублей.
Дача-дача,
ча-ча-ча!
Слева от Жня
линия забора
с калиточной прорезью,
за ней – жизнь леса.
Как я провожу,
это
этим
лето
летом.
Взглядом разматываю
пуповину горизонта,
марево-курево,
справа от Жня —
Северово-Северово,
Кузнечики-Кузнечики,
не допрыгнут до меня,
стрекочут жизнями-пулями,
пинь-разумеется-пинь.
Далековато.
Смотрят на меня дулами
своих окон.
Военные ждали
15 лет между войнами
и получили там квартиры,
в том числе мой одногруппник
по киношколе Олег Матросов.
Но всё пошло не по сценарию:
ни парковок, ни школ, ни больниц.
У стрекочущих нет вопросов?
Стой! Настрекотали отряд вопросов,
жалоб и заявлений.
Олег устроился в ЖКХ начальником,
сам ходил проверять почтовые цинковые ящики,
светофоры,
сажал липы на субботниках,
вотсапил: после меня останутся деревья
для следующих поколений.
Я звала его на дачу-дачу.
Напомни, что ты пьёшь,
вотсапил.
Как сама доеду, там решим,
вотсапила,
мы же никуда не спешим.
Я не знала,
что ты, Олег, умрёшь.
В Кузнечики построили южную хорду,
она обвилась вокруг
шеи моего детства —
панельки, из которой
я быстро выросла,
торчащей посреди поля.
К ней приставили парковку,
«Глобус», «Леруа Мерлен».
Ровно там росли наши
горох и картошка,
теперь маршруточная остановка.
Дача-дача,
ча-ча-ча!
Мы были сыты и почти богаты,
потому что кормились
не только с поля у панельки,
но и с лесного участка,
где потом выросла
дача-дача,
ча-ча-ча,
(и даже целое эс-эн-тэ
людей, желающих
частной жизни и личной собственности),
но и с дедушки-бабушкиного сада у конструкторского бюро,
но и с арендуемых
картофельных грядок.
Сниму не комнату,
сниму не квартиру,
сниму не дом,
сниму не дачу,
а сниму картофельную грядку,
даже две, утыкающихся в границу
почвы с небом.
Нет, найму три, чтобы протащить
семью через 90-е.
А ещё, конечно, мы кормились
с закалиточного леса:
щавелевый суп, крапивный суп,
грибной суп, жарёха из сыроежек,
опяточные закрутки.
Я питалась, как Лешая или Кикиморка,
вышла милая рожа,
на кого я похожа?
Мои родители – археологи-любители —
ещё до дачи и забора
много лет они копали эту землю
и находили уйму всякого-бякого сора:
ракушки из морских до-времён,
а также свиные кости,
битое стекло,
рваные колготки,
чайные ложки,
фарфоровые осколки фигурок
и сервизов
с розовыми розами и позолотой —
советский культурный слой.
На этом участке
ещё до огорода, до дачи, до забора
был свинарник,
при нём что-то вроде закрытого клуба-ресторана.
Сюда приезжали местные партийные верхи,
им зарезали свиней,
им привозили женщин.
Те снимали колготки,
пускали в свою сырую уставшую почву
партийные корешки.
Хрюканье-хлюпанье.
Что посеете,
то и пожнёте.
Мама нашла в огороде голову женщины:
вся в грязи земли,
жёлтые волосы, алые губы,
глаза голубые,
скромный взгляд,
тонкие светлые брови,
нежная шея, белая кожа,
на кого она похожа?
Что стало с её телом?
Пропитанная партийным слоем,
отравленная сви́ньей мочой
почва нашего участка
была дурная, почти бесплодная.
Моя семья заказывала
