С точки зрения советского руководства, тех, кого нельзя было исправить, следовало полностью уничтожить. Действительно, преамбула к приказу № 00447 содержала поручение, адресованное тайной полиции, — разгромить антисоветские элементы «раз и навсегда». По всей видимости, деятели партии и госбезопасности отнеслись к поставленной задаче серьезно. В ответ на этот приказ секретарь Донецкого обкома партии заявил: «Нужно пошире очистить Донбасс от кулаков, националистов и всякой прочей сволочи»
[1073]. В самый разгар массовых репрессий Сталин, выступая на банкете в закрытом кругу, предложил тост: «Каждый, кто попытается разрушить единство социалистического государства… заклятый враг государства и народов СССР. И мы уничтожим каждого такого врага… За окончательное уничтожение всех врагов!»
[1074] Теперь, когда социализм, как считалось, был достигнут, Сталин и его соратники стремились добиться полного единства общества. Ради этой цели они были готовы при необходимости безжалостно расправиться с любыми застарелыми оппонентами советского строя. «Краткий курс истории ВКП(б)», опубликованный в 1938 году, восхвалял физическое уничтожение неуловимых врагов как необходимое условие очищения советского общества
[1075]. Не менее важна была и растущая внешняя угроза: война виделась неминуемой, что, казалось, оправдывало насилие против потенциальной пятой колонны. На XVIII съезде партии, прошедшем в 1939 году, Сталин заявил, что «в случае войны тыл и фронт нашей армии ввиду их однородности и внутреннего единства — будут крепче, чем в любой другой стране»
[1076].
Массовые операции проводились по приказу Сталина и его соратников, которые, таким образом, несут за них полную ответственность. Но чтобы лучше понимать социальный и идеологический контекст, в котором советские деятели осуществляли массовые аресты и казни, а также разбираться в том, как именно они принимали решение об этих операциях и осуществляли их, мы должны учитывать и роль других факторов. Объявленное достижение социализма стало идеологической основой для массовых операций. Продолжавшееся сопротивление советскому строю со стороны бывших «кулаков», «хулиганов», торговцев черного рынка и мелких преступников обеспечило социальный контекст — в большой степени созданный самой советской политикой
[1077]. На деле основой для массовых репрессий стала устоявшаяся практика отсекающего насилия, которая прочно утвердилась в годы Первой мировой и Гражданской войн и дополнительно укрепилась в результате разрастания советской тайной полиции и ее усилий по каталогизации населения. Действительно, партийное руководство пришло к мысли, что социальное отсечение в форме раскулачивания, а затем и массовых репрессий — неотъемлемая часть строительства социализма. Наконец, время для массовых репрессий было выбрано в значительной степени под влиянием растущего международного напряжения и того страха перед пятой колонной в случае войны, который испытывало советское руководство. Это напряжение, а также опасения по поводу шпионажа сыграли решающую роль и в национальных операциях.
Национальные операции
Так называемые национальные операции — действия НКВД, мишенью которых были некоторые национальные меньшинства, подвергавшиеся высылкам, арестам и казням, — начались вскоре после массовых операций и шли параллельно с ними. Репрессии по национальному признаку делились на несколько отдельных акций госбезопасности (Польская операция, Латвийская операция и т. д.), нацеленных на национальные диаспоры — то есть на те группы населения, родина которых находилась за пределами Советского Союза. По подсчетам ученых, с августа 1937 по ноябрь 1938 года тайная полиция в рамках национальных операций арестовала 335,5 тысячи человек, из которых 247,2 тысячи казнила. Это вполне сопоставимо с числом жертв массовых операций: 767,4 тысячи приговоренных, из них 386,8 тысячи — к высшей мере наказания
[1078]. Таким образом, по объему национальные операции составляли половину от массовых операций, а с точки зрения доли казненных были даже более смертоносными.
Этнические конфликты и беспорядки не прекращались на протяжении всех 1920-х годов, в большей степени на Кавказе и в Средней Азии. В годы коллективизации особенно ожесточенное сопротивление оказали крестьяне из некоторых национальных меньшинств, в частности поляки, немцы, чеченцы и курды
[1079]. Более того, многие партийные руководители, в том числе и Сталин, либо сами происходили из этнически смешанных пограничных регионов, либо принимали участие в управлении Кавказом или Средней Азией в 1920-е годы
[1080]. Поэтому нет ничего удивительного в том, что они, подобно своим предшественникам в царское время, придавали значение национальности. Однако, в отличие от царских военных статистиков, советские руководители изначально не исходили из того, что национальные меньшинства являются менее политически благонадежными, чем этнические русские. На протяжении 1920-х годов советская национальная политика всячески способствовала вербовке национальных элит в коммунистическую партию, развитию национальных культур и даже этнографическому выделению национальных отличий. Партийные деятели считали, что стимулирование национальных идентичностей и культур выбьет оружие из рук национальных сепаратистов и поможет двинуть различные этнические группы вперед по эволюционной лестнице к социализму
[1081].
