Переход к «советской этнической чистке» в конце 1930-х годов был вызван как изменениями в советской национальной политике, так и растущим беспокойством по поводу национальной безопасности. В 1935 году Сталин провел получивший широкое освещение прием для таджикских и туркменских колхозников в Кремле. На этом приеме он заявил, что достижение социализма сделало возможными межэтнические сотрудничество и гармонию. По его словам, восемнадцать лет советской власти позволили преодолеть вредное царское наследие национального недоверия и теперь существует «полное взаимное доверие» между русским народом и национальными меньшинствами, а «дружба между народами СССР» — это «великое и серьезное достижение»
[1082].
Подобно тому как «достижение социализма» закрыло возможности для исправления бывших кулаков и преступников, отказавшихся смириться с новым социалистическим строем, так и «достижение равенства и гармонии национальностей» привело к более репрессивной политике по отношению к национальным меньшинствам, которые, как казалось, не желают вступить в «семью советских народов». В соответствии с внутренней логикой советской национальной политики не было ничего парадоксального в том, что за стимулированием национальных культур следовало подавление некоторых национальных групп. Требовалось разобраться с теми национальными меньшинствами, которые, окажись у них такая возможность, не стали бы частью СССР, а выбрали бы другое гражданство или подданство. Способами разобраться были депортации, аресты и казни
[1083].
Партийные руководители подозревали национальные диаспоры прежде всего в альтернативной лояльности. В 1920-е годы национальные диаспоры Советского Союза позволяли использовать трансграничные этнические связи для установления каналов влияния за границей и, возможно, распространения социализма. Но в 1930-е годы партийные деятели стали опасаться того, что влияние будет распространяться в обратном направлении, например из Польши — на польскую диаспору в Советском Союзе
[1084]. С идеологической точки зрения культуры национальных диаспор тоже представляли собой проблему. Предписание Сталина касательно национальных культур — «национальные по форме, социалистические по содержанию» — было осуществимо внутри страны, поскольку советская цензура пропускала лишь те культурные проявления, которые поддерживали социализм. Но в капиталистических странах национальная культура могла принимать формы, прямо противоположные советскому социализму, и если бы буржуазный национализм распространился на национальные диаспоры внутри Советского Союза, он мог бы подорвать верность населения советской власти. Некоторые чиновники и этнографы задавались вопросом, могут ли эти национальности стать вполне советскими
[1085].
Растущее международное напряжение, в особенности угроза, исходившая от Германии и Японии, сделали проблему национальных диаспор еще более неотложной. После прихода Гитлера к власти в Германии началась кампания по оказанию «братьям в нужде» (этническим немцам в Советском Союзе) помощи в виде отправки продуктовых посылок и переводов в иностранной валюте, подтверждавшая тезис о том, что национальные диаспоры могут стать предметом обхаживания со стороны враждебных иностранных государств. После заключения в 1934 году германо-польского пакта о ненападении советское правительство начало опасаться, что разрешение советским полякам обучать своих детей на польском языке, а также сохранять другие формы культурного самовыражения приведет к тому, что «польский фашизм» создаст базу внутри Советского Союза для будущей экспансии
[1086]. В целом растущее международное напряжение во второй половине 1930-х годов способствовало росту страха партийных деятелей перед шпионажем со стороны представителей национальных диаспор, как и росту бдительности в отношении пограничных регионов страны.
В 1935 и 1936 годах советское правительство провело серию депортаций из пограничных регионов. В марте 1935 года «ненадежные элементы» в количестве 41,65 тысячи человек были высланы из украинского пограничья в Восточную Украину. Примерно 60 % из них составляли этнические поляки и немцы. В тот же месяц советские функционеры депортировали около 30 тысяч финнов-ингерманландцев из пограничных районов Ленинградской области и Карелии в Западную Сибирь и Среднюю Азию
[1087]. Украинские власти доложили, что, несмотря на депортации, пограничная зона не вполне зачищена, и получили позволение провести дополнительные высылки: трехсот польских семей летом, еще 1,5 тысячи — осенью, а в январе 1936 года — 15 тысяч немецких и польских семей, отправленных уже не на Восточную Украину, а в Казахстан. Впрочем, эти депортации не были тотальными: они охватили около половины немецкого и польского населения пограничных районов, не затронув тех поляков и немцев, которые жили за пределами пограничных зон
[1088].
В ходе национальных операций 1937–1938 годов НКВД начал аресты и депортации, выходившие далеко за пределы пограничных регионов и включавшие тотальное выселение национальных меньшинств. На Пленуме ЦК, состоявшемся в феврале — марте 1937 года, Сталин заявил: «Пока существует капиталистическое окружение, будут существовать у нас вредители, шпионы, диверсанты и убийцы, засылаемые в наши тылы агентами иностранных государств»
[1089]. В июле 1937 года Ежов приказал сотрудникам НКВД арестовать всех германских подданных, работавших на военных заводах и железных дорогах. Его приказ предупреждал: «Агентурными и следственными материалами последнего времени доказано, что германский Генеральный штаб и Гестапо в широких размерах организуют шпионскую и диверсионную работу на важнейших и, в первую очередь, оборонных предприятиях промышленности, используя для этой цели осевшие там кадры германских подданных»
[1090].
В следующем месяце политбюро утвердило приказ НКВД № 00485 под названием «О ликвидации польских диверсионно-шпионских групп и организаций ПОВ [Польской военной организации]». В нем говорилось о необходимости арестовать всех польских политических эмигрантов и перебежчиков, а также «наиболее активную часть местных антисоветских националистических элементов польских районов». На практике к 1938 году органы госбезопасности арестовывали поляков просто за национальность
[1091]. Агенты НКВД на местах легко выявляли национальные меньшинства, поскольку в советских паспортах была отмечена национальность каждого человека, а после проведения арестов тайная полиция готовила списки обвиняемых и изложение судебного дела против них. Однако приказ № 00485 создал новую процедуру: теперь трибунал из двух человек («двойка»), состоявший из начальника управления НКВД области или края и из местного прокурора, мог изучать списки и выносить приговоры — либо заключение (пять — десять лет трудового лагеря), либо казнь. Приговоры осуществлялись после того, как их утверждали Ежов и Вышинский
[1092].
