Польская операция стала чем-то вроде прообраза аналогичных акций против других национальных диаспор. Серия операций НКВД была нацелена, кроме поляков и немцев, на следующие национальные диаспоры: румын, латышей, эстонцев, финнов, греков, афганцев, иранцев, китайцев, болгар и македонцев. Помимо того, НКВД провел специальную операцию против так называемых харбинцев, в основном этнических русских, которые работали на Китайско-Восточной железной дороге (ее штаб располагался в Харбине, но она принадлежала советскому правительству и находилась в его управлении) и вернулись в Советский Союз после того, как железная дорога в 1935 году была продана Маньчжоу-Го
[1093]. Хотя из 335,5 тысячи людей, осужденных в рамках национальных операций, 73,7 % были казнены, доля казненных заметно варьировалась в зависимости от национальности: она была очень высокой в польской, греческой, финской и эстонской операциях и заметно более низкой, к примеру, в афганской и иранской операциях. В целом национальные операции составили примерно одну пятую всех арестов и одну треть всех казней за 1937–1938 годы
[1094].
Одновременно с национальными операциями советское правительство провело дополнительные депортации из пограничных зон. В августе 1937 года правительство и ЦК ВКП(б) издали совместное постановление «О выселении корейского населения пограничных районов Дальневосточного края». Данная мера оправдывалась необходимостью пресечь «проникновение японского шпионажа в Дальневосточный край». Согласно этому постановлению, было депортировано все корейское население, без попыток разобраться, какие именно корейцы были вовлечены в шпионаж, — это стало первой полной депортацией национального меньшинства. Депортированные корейцы отправлялись, в соответствии с постановлением, в Казахстан и Узбекистан. Вместе с тем оно предписывало «не чинить препятствий» корейцам, если они пожелают уехать за границу
[1095]. Последнее указание подчеркивает разницу между корейской и польской операциями. В постановлении о депортации корейцев не утверждалось, что среди них имеются диверсионно-шпионские группы (хотя советская пресса того времени часто изображала корейцев и китайцев японскими шпионами), а высылка представлялась превентивной мерой против японского шпионажа. Ссыльным дозволялось взять с собой скот и получить компенсацию (в среднем 6 тысяч рублей на семью) за имущество, которое они оставят в Дальневосточном крае. На первом этапе операции НКВД депортировал около 74,5 тысячи этнических корейцев, на втором — еще 171 781 человека. Области, из которых были депортированы корейцы, предполагалось заселить демобилизованными ветеранами Красной армии и русскими крестьянами
[1096]. Эта политика высылки «неблагонадежных» групп населения в сочетании с заселением территории более «надежными» гражданами повторяла царскую колониальную политику, рассмотренную выше.
Кроме того, в 1937–1938 годах советское правительство выслало «ненадежные элементы» — национальные диаспоры — из пограничных областей Кавказа. Доклад НКВД приводил описание депортации 3101 курда и 2788 армян и турок с Кавказа в Казахстан, проведенной в конце 1937 года. В докладе отмечалось, что в месте прибытия инфраструктура была крайне недостаточной — настолько, что в некоторых случаях депортированные семьи оказывались на абсолютно бесплодной земле и без крыши над головой
[1097]. В октябре 1938 года было издано совершенно секретное правительственное постановление о депортации 2 тысяч иранских семей из пограничных районов Азербайджана, с переселением их в Казахстан вместе с принадлежащим им скотом. Один ученый оценивает общее число семей, депортированных в Казахстан в 1937–1938 годах, в 21 тысячу — эта цифра включает некоторое количество корейцев, а также иранцев, турок, армян и курдов
[1098].
Как в случае национальных операций, так и в случае депортаций меньшинств из приграничных зон главную роль, очевидно, играла забота о безопасности. Специальное постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от января 1938 года, продлевавшее национальные операции до середины апреля, призвало к «разгрому шпионско-диверсионных контингентов из поляков, латышей, немцев, эстонцев, финн [так в тексте постановления], греков, иранцев, харбинцев, китайцев и румын, как иностранно-подданных, так и советских граждан». Документы НКВД сообщали, что эти операции направлены против «национальностей иностранных государств»
[1099]. Такое выражение наглядно показывает, что хотя эти национальные диаспоры жили в Российской империи и Советском Союзе на протяжении десятилетий, тайная полиция считала, что они лояльны своему национальному государству, а не Советскому Союзу. В то же время факт распространения национальных операций также на харбинцев — этнических русских, работавших на Китайско-Восточной железной дороге, — свидетельствует, что причиной этих репрессий был отнюдь не русский шовинизм
[1100]. Действительно, в конце 1930-х годов НКВД плотно следил за всеми, в том числе и за многими этническими русскими, кто имел какую-либо связь с заграницей. Списки потенциальных шпионов, используемые тайной полицией, включали такие категории, как «репатрианты», «контрабандисты», «лица, имевшие письменные связи с заграницей» и «эсперантисты»
[1101].
Факт репрессий советского правительства против национальных диаспор подводит нас к важному историческому сравнению — к вопросу о сходствах и различиях в государственном насилии СССР и нацистской Германии. По большому счету в применении насилия в этих двух странах действительно были сходные черты. Как в СССР, так и в Германии руководство стремилось к революционным изменениям в обществе, выдвигало утопические цели, претендовало на то, чтобы делать историю, и запускало беспрецедентное по масштабам насилие. Некоторые из методов государственного насилия в той и другой стране тоже были сходными: как советское, так и нацистское руководство опиралось на социальную каталогизацию, силы тайной полиции и концентрационные лагеря. Советское преследование национальных диаспор и «социально чуждых элементов» соответствовало нацистскому преследованию евреев, цыган, умственно неполноценных, гомосексуалистов и других групп, изгнанных на задворки общества.
