Меморандум германского Генерального штаба. 1917 год
В нашей жизни не может быть разрыва между личным и общественным. У нас даже и такие, казалось бы, интимные вопросы, как семья, как рождение детей, из личных становятся общественными… Советская женщина не освобождена от той великой и почетной обязанности, которой наделила ее природа: она мать, она родит. И это, бесспорно, не только ее дело — это дело большой общественной значимости.
Арон Сольц. Аборт и алименты. 1936 год
В эпоху модерна государственное вмешательство не ограничивалось работой по улучшению здоровья и физического состояния населения. Опираясь на научные данные и врачебный опыт, во имя защиты общества, нации или расы власти многих стран решили вмешаться в воспроизводство населения — в целях повышения рождаемости и биологического «улучшения» жителей своей страны. Ранее продолжение рода считалось природным феноменом, не подлежащим государственному контролю или научному руководству. Даже мыслители-камералисты XVII века, видевшие в многочисленном населении источник дешевой рабочей силы и национального богатства, не стремились руководить его воспроизводством и определять количество и качество рождающихся детей — им подобная мысль и в голову не приходила. Но когда социологи и правительственные чиновники стали относиться к обществу как к предмету, который подлежит изучению и улучшению, продолжение рода начали считать важнейшей сферой для вмешательства. В XVIII веке появились демография и связанные с ней дисциплины — и изучавшие их ученые стали высчитывать показатели рождаемости. В XIX веке чиновники перешли к составлению регулярных переписей, что позволило исследовать долгосрочные демографические тенденции и породило желание оказывать на них влияние. Идея о том, что количеством и качеством человеческих существ можно и нужно управлять, укоренилась в начале XX века благодаря широкому распространению дарвинизма и повторному открытию менделевской генетики. Наконец, после того как отгремела Первая мировая война с ее массовыми бойнями, показавшими всю важность многочисленного населения для обеспечения национальной обороны, политические лидеры Европы и всего мира озаботились ростом населения в своих странах как никогда раньше.
В то время как руководство многих стран стремилось к повышению фертильности, выбранные им стратегии могли в значительной степени различаться. В некоторых странах власти одновременно использовали меры по стимулированию рождаемости и по ее сокращению, стремясь контролировать не только количество, но и «качество» новорожденных граждан. Другие страны, в том числе Советский Союз, поощряли рождаемость среди всех граждан, вне зависимости от расы, национальности, ментальных или физических способностей. Тот факт, что советское правительство избрало именно эту репродуктивную политику, был следствием не только социалистической идеологии, но и особого внимания к влиянию среды, характерного для русской медицинской традиции. Хотя советская политика была лишь частью международного тренда к государственному управлению воспроизводством населения, она отражала особую медицинскую и идеологическую ориентацию, а также особую концепцию населения. Если поместить советскую репродуктивную политику в сравнительный контекст, от законодательства об абортах и помощи материнству до евгеники и программ ухода за детьми, можно увидеть ту форму, в какой общемировая тенденция к государственному вмешательству воплотилась в СССР. Вместе с тем советская репродуктивная политика шла вразрез со стратегиями ряда других стран в межвоенный период: стремясь к формированию своего населения, советская власть тем не менее отвергала евгенику; разделяя эссенциалистский взгляд на женщин как на матерей, одновременно продолжала подчеркивать их роль как рабочей силы. Таким образом, пример СССР позволяет увидеть, насколько по-разному могло проявляться возросшее стремление государств управлять воспроизводством своего населения.
Рождаемость и национальное могущество
Томас Мальтус, отец-основатель новой дисциплины — демографии, в 1803 году опубликовал «Опыт закона о народонаселении», в котором предупреждал об опасностях перенаселенности. Действительно, снижение показателей смертности, произошедшее в XVIII веке, привело к быстрому росту населения: так, число жителей Великобритании с 1741 по 1801 год увеличилось с 5,6 до 8,7 миллиона человек
[461]. Более того, быстрая урбанизация создавала впечатление, что численность населения вообще и городской бедноты в частности растет совершенно неудержимо. Однако во второй половине XIX века фертильность в странах Западной Европы сократилась, и на смену одним страхам пришли другие: теперь боялись не избыточного населения, а недостаточного. Первой страной, где снизилась рождаемость, стала Франция — перепись, проведенная здесь в 1854–1855 годах, показала превышение общего числа смертей над общим числом рождений. Особенно широко страх депопуляции распространился после поражения во Франко-прусской войне, когда французские лидеры начали опасаться, что население Франции слишком незначительно, чтобы противостоять Германии на поле боя. К 1900 году была создана внепарламентская комиссия по депопуляции; она сообщала, что от повышения рождаемости зависят «развитие, процветание и величие Франции». В других европейских странах к концу XIX века тоже началось снижение фертильности и зазвучали голоса, предсказывавшие национальный упадок и вымирание. В Германии ежегодная рождаемость с 1876 по 1912 год снизилась с 42,6 до 28,2 родов на тысячу, и перепись 1912 года привела к общенациональной панике по поводу «расового самоубийства»
[462]. Даже в неевропейских странах, где фертильность была более высокой, политические деятели стремились к увеличению численности населения. К примеру, иранские элиты с 1910-х годов выражали беспокойство по поводу того, что в стране живет всего 10–12 миллионов людей — слишком мало, чтобы Иран развился в современное общество и сохранил экономическую независимость
[463].
Первая мировая война оказала огромное воздействие на идеи регулирования населения. Особенно ярко они проявились в странах, принявших участие в войне. Массовая война требовала громадного количества солдат, что означало прямую связь между численностью населения и военной мощью. Кроме того, под воздействием ужасающих военных потерь во многих странах разгорелся страх — смогут ли жители страны воевать в будущем? Политические лидеры пришли к выводу, что численность населения — главнейший ресурс национальной обороны, и сосредоточили свое внимание на воспроизводстве населения в целях поддержания его численности. Как заявлял в 1915 году один из членов британского правительства, «в состязании и столкновении цивилизаций главное — общая масса нации… Идеалы, за которые выступает Великобритания, могут победить лишь в том случае, если их будет защищать достаточное число людей… В нынешних условиях мы теряем значительную часть нашего населения еще до рождения, а также в детстве»
[464].
