Таким образом, партийные деятели тоже считали, что между разными странами происходит демографическое состязание, но для них оно было идеологическим, а не расовым. Они никогда не использовали такие формулировки, как «национальное превосходство» или «расовое самоубийство». Вместо этого они утверждали, что более высокая рождаемость в СССР указывает на то процветание населения, которого удалось достигнуть при помощи социалистических начал в экономике и в общественной жизни, а не благодаря биологическому превосходству. Поскольку Советский Союз был многонациональной федерацией, в которой все этнические группы считались равными партнерами, теория дарвинистской борьбы между национальностями просто не имела здесь смысла. Марксистская идеология утверждала, что национальные различия как внутри Советского Союза, так и между разными странами со временем исчезнут, по мере того как национальные и этнические группы, живущие при социализме, сольются воедино. Партийные деятели видели не борьбу различных наций за возможности к размножению и за господство, а состязание между капитализмом и социализмом — состязание, в котором более высокая фертильность всех советских национальностей должна была доказать превосходство социалистической системы.
Особенностью советских мер по повышению рождаемости являлась и их декларируемая цель. В мае 1918 года, когда память о Первой мировой войне еще была свежа, советские делегаты на съезде, посвященном социальному обеспечению, приняли резолюцию о том, что детскую смертность необходимо сократить, а детей уберечь «не для новой бойни, а как строителей новой, прекрасной трудовой жизни, как сильных духовно и физически граждан, борцов за идеалы социализма и человечества». Дальше в резолюции вновь повторялось, что детей нужно выращивать не для войн, проистекающих от «преступной небрежности капиталистического государства», но для производительного труда в целях построения нового общества
[488]. Таким образом, целью воспроизводства населения в СССР было создание тружеников, а не солдат. Конечно, у партийных руководителей имелись и военные заботы, особенно в условиях растущего международного напряжения в конце 1930-х годов, и многочисленность жителей страны представлялась им необходимым условием военного могущества. Но, в отличие от фашистских лидеров, они не стремились увеличивать рождаемость ради целей военной агрессии и господства.
Мотивация борьбы за повышение рождаемости могла быть разной, однако демографические методы, взятые на вооружение разными странами, удивительно походили друг на друга. Подобно здравоохранению, демография уже в XIX веке стала поистине международной дисциплиной, а к XX веку ученые читали и переводили труды своих иностранных коллег и регулярно встречались для обсуждения своих наработок. Возможно, лучшим примером подобного обмена служит ряд международных конференций по населению, прошедших в Европе в межвоенный период. Советский Союз отправлял делегатов на большинство этих конференций, в том числе на Женевскую конференцию по мировому населению, состоявшуюся в 1927 году. Там собрались представители самых разных стран, придерживавшиеся широкого спектра политических взглядов, но все исходили из убеждения, что человеческие популяции поддаются научному изучению и подлежат управлению со стороны государств
[489]. В 1931 году в Риме состоялся Международный конгресс по населению, который тоже посетили чиновники и ученые из Азии, Северной и Южной Америки и большинства стран Европы, в том числе из Советского Союза. Фактический председатель конгресса, профессор Коррадо Джини (почетным председателем был сам Муссолини), открыл встречу, призвав к интенсивному исследованию движения населения и дальнейшим изысканиям в «общей биологии, генетике, евгенике, антропометрии и гигиене». Заседания конгресса ориентировались на «будущее населения» и включали обсуждение исследований «демографических законов войны» и вопроса депопуляции. Один французский ученый заключил, что в нескольких странах Европы можно говорить о депопуляции, что это «опасное положение» и «нет более важной проблемы для европейских наций, чем борьба с падением рождаемости». Другой ученый предупреждал, что из-за снижения смертности «примитивных рас» они будут плодиться и размножаться гораздо быстрее, чем растет число жителей «современных цивилизованных стран», и этот факт следует принять во внимание «каждому государственному деятелю и каждому рабочему, которого беспокоит будущее человечества»
[490].
Таким образом, международные конференции и международные обмены способствовали распространению не только демографических технологий, но и тревог, связанных с движением населения. В межвоенный период в большей степени, чем когда-либо прежде, официальные демографы самых разных стран мира, в том числе и Советского Союза, собирали всевозможную статистику, связанную с населением. В свою очередь, изучение демографии и демографические тревоги подталкивали государства к мерам по управлению воспроизводством населения. Хотя советские чиновники и социологи разделяли эти опасения, их отличал отказ от социал-дарвинизма и расового подхода к демографическим вопросам. И тот факт, что они воспринимали население не с расовой точки зрения и стремились к воспроизводству всех групп населения, определял их выбор в сфере репродуктивной политики.
Контрацепция, аборт и репродуктивное здоровье
Обеспокоенность политических деятелей по поводу демографических трендов заставила их искать способ повысить рождаемость в своих странах. Как только появилась возможность статистически отобразить население и объяснить тенденции к изменению его численности с опорой на науку, стал возможен и государственный контроль над фертильностью. Кроме пропаганды рождаемости, главными средствами, которые взяли на вооружение правительственные чиновники, были ограничения на контрацепцию и аборты. Подобно другим странам, Советский Союз не поощрял противозачаточные средства, запретил аборты и стремился взять под контроль сексуальность и репродуктивное здоровье.
В первые годы XX века политические деятели ряда стран высказались против предохранения от беременности и против абортов. В Германии искусственное прерывание беременности стало уголовным преступлением уже в 1872 году, а во время Первой мировой войны была запрещена реклама противозачаточных средств и закон против абортов стал еще жестче
[491]. Французское правительство тоже приняло меры против контрацепции и абортов. В 1920 году реклама и продажа противозачаточных средств были запрещены с формулировкой: «Сразу после войны, в которой почти полтора миллиона французов пожертвовали своими жизнями ради того, чтобы Франция могла жить, наслаждаясь независимостью и почетом, нельзя терпеть, чтобы другие французы зарабатывали распространением абортов и мальтузианской пропаганды». В 1923 году французское правительство ужесточило законодательство, введя тюремные сроки как для врачей, практикующих аборты, так и для их клиенток
[492]. Итальянский Уголовный кодекс 1931 года предусматривал срок заключения от двух до пяти лет для любого, кто осуществит аборт или поспособствует ему. Румынский Уголовный кодекс 1936 года тоже запрещал аборты
[493]. Многие страны, находившиеся за пределами Европы, также запретили в межвоенный период аборты — в частности, Турция, Австралия и Япония
[494].
