Тормозя распространение венерических заболеваний, советское руководство использовало, помимо образовательной работы, и полицейские меры. Советский Уголовный кодекс предусматривал заключение на срок до шести месяцев каждому, кто сознательно заразил другого человека венерической болезнью
[519]. Особое внимание в ходе кампании по борьбе с венерическими заболеваниями уделялось проституции. В 1921 году советская Междуведомственная комиссия по борьбе с проституцией докладывала, что «в интересах физического и морального оздоровления всего населения» необходимо принять меры против проституции. Источниками последней комиссия называла бедность женщин, их бездомность и безработицу. Вместе с тем она подчеркивала наличие «профессиональных проституток», которых следует считать «общественными паразитами и дезертирами труда» и отдавать под суд
[520]. В 1920-е годы советские чиновники использовали сеть профилакториев, где проститутки могли получить крышу над головой, медицинскую помощь и обучение новой работе, позволяющей изменить образ жизни. Но в 1930-е годы подход советского руководства сменился на более принудительный: проституток стали заключать в лагеря
[521].
Венерологи обращали особое внимание на случайные сексуальные встречи, видя в них главную причину распространения венерических заболеваний. Один из врачей отмечал, что летом московские парки, особенно Сокольники, превращаются в «рассадники» сексуальной активности и заражения венерическими болезнями. Он рекомендовал не только наводить порядок в парках, но и распространять профилактические средства — для тех ситуаций, когда случайных сексуальных встреч не удастся избежать. Другой медик указывал на общежития приезжих рабочих, где, по его словам, обычно распространялись венерические болезни, и рекомендовал врачам проводить в них медицинские осмотры и просветительскую работу
[522]. Директор московской венерологической клиники, заметив, что пациенты не всегда рассказывают родным о своих болезнях, начал отправлять медицинских работников в дома больных венерическими заболеваниями, чтобы проверить, не заразился ли кто-нибудь из членов семьи, и просветить их по поводу опасности подобных заболеваний
[523].
Борьба с проституцией и венерическими болезнями была составной частью действий советского государства по контролю над сексуальностью. Если в дореволюционный период вопросы брака, секса и морали находились во власти православной церкви, то в 1920-е годы секс перешел в компетенцию советских врачей, для которых был в первую очередь вопросом здравоохранения, требующим просвещения населения и лечения заболевших. Эти врачи использовали нормативный подход, подчеркивая, что единственная законная форма сексуального поведения — гетеросексуальные отношения в браке в целях продолжения рода. Онанизм же такие сексологи, как Г. Н. Сорохтин, связывали с патологическим увеличением эгоцентризма и считали социальным извращением
[524]. Ведущий советский психолог Арон Залкинд обличал «дезорганизацию половой жизни» и видел в сексуальной энергии ресурс рабочего класса, который следует сохранять во имя производства
[525]. Партийные деятели высказывались в таком же ключе: сам Ленин видел в половой несдержанности «знак разложения» и стремился перенаправить сексуальную энергию на задачи строительства социализма
[526].
Подобное отношение партийных деятелей и специалистов-медиков проложило путь для более репрессивной политики в сфере секса, начавшейся в 1930-е годы. В годы «Великого перелома» социальная венерология разделила участь социальной гигиены, и открытая дискуссия о сексе и сексуальном поведении прекратилась. Журнал Государственного венерологического института начал публиковать статьи о медицинской статистике, диагнозах и способах лечения. Таким образом, пылкие теоретические дискуссии середины 1920-х годов закончились, а на смену им пришел более практичный — и построенный на принудительности — подход к сексуальным проблемам. В годы первой пятилетки чиновники здравоохранения решили прежде всего побороть венерические болезни на заводских стройках и призвали рабочих направить всю энергию, в том числе сексуальную, на индустриализацию
[527]. Но было бы ошибкой считать, что этот поворот покончил с попытками рационализировать половую жизнь и продолжение рода. Как отмечает Фрэнсис Бернштейн, в 1930-е годы в некотором роде был реализован именно тот идеал сексуальной нормы, какой представлялся сексологам: сексуальное воздержание, если речь не идет о продолжении рода, борьба с извращениями и торжество интересов общества, его потребностей в воспроизводстве, над интересами личности
[528]. В 1930-е годы советское правительство уже не позволяло обсуждать половые отношения ни ученым, ни обществу. Однако именно в это время оно особенно активно навязывало нормы сексуального поведения и репродуктивного здоровья, опираясь не столько на просветительство, сколько на полицейские меры.
Поддержка материнства и семьи
Когда воспроизводство населения стало считаться компетенцией государства, политические деятели самых разных стран начали оказывать материальную поддержку матерям. Самые разные люди, от государственных чиновников и врачей до членов женских организаций и религиозных групп, агитировали за увеличение государственной поддержки матерям. Хотя политика социальной помощи материнству и ее стратегия в разных странах заметно различались, в целом возобладала тенденция к обширной государственной помощи и пропаганде материнства. Советская политика вполне вписывалась в этот международный тренд, хотя и имела свои особенности, в том числе гендерное конструирование, подчеркивавшее двойную роль женщины — как матери и как работницы.
