В 1920–1930-е годы евгеника стала частью нарождавшихся социальных программ в Скандинавии. В 1929 году Дания стала первой скандинавской страной, принявшей закон о стерилизации, а в 1934 году за ней последовала Швеция. Шведские реформаторы утверждали, что стерилизация умственно отсталых позволит сильно сэкономить расходы на стационары и на помощь бедным и что в интересах государства «держать расу в порядке и улучшать ее»
[596]. В 1941 году шведский парламент распространил действие Акта о стерилизации и на людей, страдающих от сильных физических или умственных дефектов. Один из членов парламента сказал, что этот закон — «важный шаг к очищению шведского народа, освобождающий его от передачи генетического материала, который в будущих поколениях привел бы к появлению таких личностей, какие совершенно нежеланны в мире разумных и здоровых людей»
[597].
Во Франции, в Италии и Латинской Америке евгеника пошла по другому пути. В этих странах положительная евгеника (поощрение «здорового» воспроизводства) возобладала над мерами евгеники отрицательной (стерилизации генетически «непригодных»). В 1912 году на Международном евгеническом конгрессе в Лондоне французские и итальянские делегаты отвергли менделевский подход своих немецких и английских коллег и сосредоточились на идеях улучшения среды и получения более здорового населения при помощи общественного здравоохранения
[598]. Вернувшись на родину, французские делегаты основали Французское евгеническое общество, но остались верны своим ламаркистским взглядам, поэтому занялись в первую очередь просвещением на тему правильных условий для продолжения рода
[599]. Нет ничего удивительного в том, что многие медицинские специалисты и чиновники здравоохранения выбирали ламарковскую евгенику, а не менделевскую. В самом деле, менделевская евгеника подрывала традиционное здравоохранение, потому что (как указано выше) медицинский уход за больными и бедными мог восприниматься в качестве помехи естественному отбору и отсеканию «непригодных». А вот неоламаркизм утверждал, что общественные проблемы — это не только проявление, но и причина наследственных бед. Улучшением гигиены, жилищных условий и морального поведения людей можно улучшить и генетический материал, который перейдет к следующим поколениям. Подобный образ мысли способствовал развитию программ здравоохранения и социальной помощи и требовал срочного вмешательства государства с целью предотвратить генетическое вырождение, к которому могут привести бедность, алкоголизм и другие общественные проблемы
[600].
Иным существенным фактором во Франции, в Италии и других католических странах стало неприятие католической церковью такой меры, как стерилизация. В 1930 году папа Пий XI издал свою энциклику «Casti connubii», недвусмысленно осудив евгенику: «Государственные органы не обладают прямой властью над телами своих подданных… В отсутствие преступления, в отсутствие причины для сурового наказания они не имеют права никогда, ни при каких обстоятельствах вредить целостности тела или нарушать ее по евгеническим или любым иным причинам». Католическая церковь осудила отрицательную евгенику как «зоотехнику, приложенную к роду человеческому», тем самым создав существенное религиозное и нравственное препятствие для стерилизации в католических странах
[601]. Существовавшие во Франции и в Италии опасения по поводу недостаточной плодовитости населения тоже способствовали тому, что большинство французских и итальянских евгенистов заключили союз с поборниками рождаемости, выступавшими против отрицательной евгеники
[602].
Итальянские евгенисты специально использовали термин «положительная евгеника» (или «эутеника»), чтобы противопоставить свои программы «негативной евгенике» нацистской Германии. Кроме того, итальянские фашисты уделяли гораздо меньше внимания расе, чем нацисты, и поэтому не нуждались в отрицательной евгенике для укрепления расовой чистоты. В интервью 1932 года Муссолини отверг идею чистокровных рас и утверждал, что «часто нация приобретает силу и красоту именно благодаря удачному смешению». Некоторые итальянские евгенисты, в полном соответствии с его тезисом, считали, что сильная раса образуется благодаря смешению генов
[603]. Латиноамериканские врачи в большинстве своем следовали за итальянскими и французскими евгенистами. Отказавшись от отрицательных евгенических стратегий вроде стерилизации, они стремились распространить принципы общественного здравоохранения и на сферу продолжения рода. Они связывали евгенику с акушерством и заботой о младенцах, а также с кампаниями против алкоголизма, туберкулеза и венерических заболеваний. Как утверждает Нэнси Лейс Степан, неоламаркистский подход латиноамериканских врачей оправдывал их усилия по укреплению здоровья народа и повышению его благополучия, поскольку означал, «что улучшения, достигнутые при жизни индивидуума, могут быть переданы его потомству на генетическом уровне, что улучшений можно добиться»
[604].
