ВЧК даже создала классификацию разных сегментов буржуазии, оценив исходившую от них политическую опасность. В докладе, составленном ВЧК в июне 1919 года, отмечалось, что большинство специалистов — противники советской власти, и давалось приказание чекистам-оперативникам расспрашивать рабочих о «политических взглядах» специалистов на их фабриках. Затем в докладе перечислялись пять разновидностей специалистов, начиная от «явных или тайных контрреволюционеров» и до тех, чьи политические взгляды еще предстояло выяснить. Доклад призывал агентов внимательно следить за деятельностью специалистов и создать картотеку по ним, а также подчеркивал, что контрреволюционеров следует арестовывать и заключать в концентрационный лагерь
[719].
Численность личного состава ВЧК росла по экспоненте: это было необходимо для поддержания столь обширной сети надзора. В декабре 1917 года ее центральный аппарат насчитывал всего 25 человек; к марту их число выросло до 219, к июню — до 481, к сентябрю — до 779. Еще более стремительно росла ее численность на местном уровне: советская тайная полиция стремилась распространить свою власть на все части страны. К лету 1921 года общее число служащих ВЧК составляло около 60 тысяч, и это не считая обширной сети осведомителей
[720]. На конференции ВЧК было принято решение, что все члены партии, состоящие в Красной армии, должны стать осведомителями и собирать данные как о подозрительных лицах, так и о настроениях среди солдат
[721]. Были созданы «особые отделы» ВЧК в каждом военном подразделении, а также в других учреждениях. Как считает Владлен Измозик, к концу Гражданской войны сеть советской тайной полиции проникла во все сферы политической и экономической жизни страны
[722]. Хотя ВЧК, как я уже отмечал, создавалась в качестве временного учреждения для борьбы с контрреволюционной угрозой, она превратилась в постоянный институт советского государства. И ее методы надзора — тоже.
Завершение Гражданской войны предоставило партийным деятелям возможность ослабить надзор за советскими гражданами. С разгромом белых армий непосредственная угроза контрреволюции отступила, и всеобщая слежка уже не казалась столь необходимой, как в военное время. Когда в 1921 году на X съезде партии Ленин заявил о переходе к новой экономической политике (нэпу), он дал таким образом пример того, как партийные деятели могут отступить от политики военного коммунизма хотя бы в экономической среде. Тем не менее подавляющее большинство членов партии не поддержали нэп. В лучшем случае они считали его стратегическим отступлением, необходимым по причине экономического коллапса и сопротивления крестьян продразверстке. Но многие коммунисты сочли нэп предательством, уступкой тем самым «буржуазным элементам», ради победы над которыми они проливали кровь в годы Гражданской войны. Вместо того чтобы привести к политической либерализации советского режима, введение нэпа заставило партийных руководителей стать еще более бдительными в деле защиты революции, будущее которой по-прежнему не было обеспечено.
Партийные деятели опасались пагубного влияния нэпа. В условиях социально-экономической системы, позволявшей существовать мелкому капитализму, вознаграждавшему тех, кто эксплуатировал чужой труд, народ мог отойти от идеалов социализма и проникнуться буржуазными ценностями. Будучи экономическими детерминистами, партийные деятели считали, что мелкобуржуазная среда, созданная нэпом, оказывает формирующее влияние на образ мыслей и поведение людей. Некоторые партийные моралисты опасались, что рядовые члены партии тоже могут «разложиться» под влиянием нэпа. Центральная контрольная комиссия ВКП(б), созданная в 1920 году, возглавила иерархию контрольных комиссий, которым было поручено поддерживать среди членов партии высочайшие стандарты идеологической и этической чистоты. На XI съезде партии в 1922 году секретарь Центральной контрольной комиссии Арон Сольц предупреждал о «разложении» в партии и указывал, что нэп увеличил вероятность того, что слабые члены партии приобретут мелкобуржуазные привычки
[723]. Съезд постановил, что контрольные комиссии должны вычистить «всех тех, кто позорит партию», в том числе освободить ее от «чуждых, вредных, разлагающих элементов», а также от людей, которые начнут вести «некоммунистический образ жизни (частная торговля, пьянство, моральная распущенность)»
[724].
Но нэп вызывал опасения не только тем, что мог оказать дурное влияние на членов партии. Буржуазия стала более многочисленной и заметной. Нэпманы открывали предприятия, магазины, заводы. Некоторые даже начали выставлять напоказ свое богатство, надевая дорогую одежду и ужиная во вновь открытых ресторанах и кабаре. Советские чиновники возмущались нэпмановским показным потреблением и беспокоились, что классовые враги, осмелевшие благодаря нэпу, будут стремиться не только к экономическому влиянию, но и к политической власти. Вышедший в 1922 году приказ ВЧК требовал отслеживать «рост мелко-буржуазного элемента» в обществе
[725]. Продолжение надзора было средством держать нэпманов под контролем, а также отслеживать распространение в обществе мелкобуржуазных взглядов.
Партийные деятели решили сохранить и усилить слежку не только из-за общего страха перед буржуазной заразой, но и после серии восстаний, произошедших в 1921 году. Кронштадтский мятеж, который совпал с прошедшим в 1921 году X съездом партии, глубоко потряс большевиков: они поняли, насколько слаба их поддержка в обществе. Хотя этот мятеж был жестоко подавлен, он побудил ЦК партии выпустить циркуляр, призывавший к созданию «всеобъемлющей системы государственной информации в целях своевременного и полного осведомления и принятия соответствующих мер»
[726]. Кроме того, на конец Гражданской войны пришлись многочисленные крестьянские бунты, в том числе масштабное восстание в Тамбовской губернии. Эти выступления против советской власти, а также антикоммунистические заговоры (например, создание Петроградской боевой организации, участники которой были арестованы в июне 1921 года за планирование вооруженного восстания) закрепили у партийных лидеров впечатление, что они находятся в осажденной крепости
[727].
