Члены коммунистической партии тоже вели слежку. У партии была своя ячейка в каждом советском учреждении, а с начала 1920-х годов члены партии были обязаны предоставлять тайной полиции сведения о политических настроениях сослуживцев
[737]. Кроме того, согласно циркуляру ЦК, вышедшему в сентябре 1921 года, каждая партийная ячейка должна была предоставлять ежедневные, еженедельные и ежемесячные доклады о настроениях различных социальных и профессиональных групп — рабочих, крестьян, солдат, служащих и т. д. В случае выявления антисоветских настроений, забастовок, бунтов и бандитизма в доклады следовало включать не только подробный рассказ о том, какими политическими и экономическими трудностями обусловлены эти феномены, но и описание того, как население относится к партии и советским декретам. Должны были партийные чиновники докладывать и о «культурно-просветительской работе» и ее эффективности в деле влияния на настроения в народе
[738]. Затем Информационно-инструкторский подотдел ЦК собирал воедино все данные из местных партийных ячеек и публиковал ежемесячные доклады об «общеполитическом и экономическом состоянии» каждой губернии. В свою очередь, эта информация использовалась для координирования политико-просветительской деятельности местных партийных организаций
[739].
Другим важным источником сведений для Информационно-инструкторского подотдела были письма, которые крестьяне и рабочие направляли в газеты. Будучи гораздо менее откровенными, чем личная переписка, такие обращения тем не менее считались важным источником информации. Чиновники отдела называли неопубликованные письма «материалами, характеризующими настроения широких масс». Подчиняясь партийным директивам, редакции крупных газет представляли еженедельные обзоры всех полученных писем не только в Информационно-инструкторский подотдел, но и лично Ленину, а позднее Сталину и Молотову. Например, издатели двух главных газет для советского крестьянства, «Крестьянской газеты» и «Бедноты», посылали Сталину доклады (а также образцы писем), подводившие итог мнениям крестьян по тому или иному вопросу
[740]. Кроме того, партийные лидеры собирали информацию из писем, которые адресовались лично им. В 1920–1930-е годы люди посылали письма и петиции советским руководителям, нередко жалуясь на несправедливость или прося о помощи
[741]. К примеру, во время коллективизации тысячи крестьян писали партийным лидерам. Михаил Калинин в своем качестве председателя Центрального исполнительного комитета советского правительства получил невероятные 3847 писем всего за четыре дня в апреле 1930 года. Чиновники Информационного отдела ЦИК писали доклады с обзором крестьянских писем и выдержками из них, которые служили образцами крестьянского образа мыслей
[742].
Эти многочисленные разновидности надзора позволили выявить широчайшее недовольство населения. Хотя я в первую очередь пишу о механизмах надзора, краткое обсуждение содержимого подобных докладов позволяет объяснить, почему партийные лидеры по-прежнему не чувствовали себя в безопасности и требовали сохранения практики надзора. Во вскрытых письмах нередко встречалось осуждение советской власти. Одно письмо, составленное в 1924 году, содержало такие строки: «Говорят граждане, было б лучше пропасть при старом режиме в ярме, чем жить при советской свободе, в тюрьме словно». Автор другого письма в том же году писал: «Русская революция, Октябрьская… не есть социальная революция, а результат искусственной, зловредной, не соответствующей задачам экономики, политической демагогии большевиков»
[743]. Еще более распространенными были указания на экономические тяготы и на сопутствующее им недовольство. Письмо из Тамбовской губернии, написанное и вскрытое в 1925 году, сообщало, что «кругом, на сто верст, сильный голод», а другое — что в предместьях Ленинграда множество умирающих от голода людей
[744]. Доклады 1930-х годов приводили примеры не только недовольства экономическими условиями, но и политической враждебности, вплоть до прямых обвинений в адрес Сталина и партийного руководства
[745]. В некотором роде отточенная советская система слежки была самовоспроизводящейся: из нее исходил непрерывный поток данных об антисоветских настроениях и экономической неудовлетворенности, что беспокоило партийных руководителей и укрепляло их в решимости продолжать слежку за населением.
В минуты кризиса коммунистическое руководство начинало волноваться еще больше. После смерти Ленина, последовавшей в январе 1924 года, Дзержинский направил телеграммы всем офицерам ОГПУ, приказывая внимательно следить за «настроением масс» и уделить особое внимание монархистам, белогвардейцам и другим контрреволюционерам
[746]. Во время военной тревоги 1927 года ОГПУ выпустило особый доклад «О реагировании различных слоев населения СССР на опасность войны». В числе прочего доклад перечислял «антисоветские» группы, которые могут воспользоваться надвигающейся войной, и предупреждал, что кулаки проводят «антисоветскую агитацию» и даже готовятся к осуществлению «вооруженных действий»
[747]. Как мы видим, усиление внешней угрозы требовало более высокой бдительности по отношению к внутренним врагам. Руководители партии и тайной полиции боялись одновременного нападения со стороны капиталистических стран и со стороны внутренних врагов — и этот страх впоследствии приведет к использованию государственного аппарата насилия.
