Не менее важную роль в создании полностью грамотного общества играла начальная школа. Еще до революции русские прогрессивные учителя считали современную систему образования важнейшим средством просвещения крестьян и формирования общества более рационального и эгалитарного. Их идеи соответствовали тому, что предлагали прогрессивные педагоги и радикальные теоретики педагогики за границей, которые видели в образовании средство достижения общественных перемен
[804]. Действительно, советские педагоги 1920-х годов стремились подражать прогрессивной педагогике Джона Дьюи, и сам Дьюи, посетив Москву в 1928 году, очень высоко отозвался о советском образовании
[805]. Советское правительство ввело декретом всеобщее начальное образование и стремилось создать государственные школы в каждой деревне страны. Несмотря на нехватку ресурсов и квалифицированных учителей, со временем число детей в школах решительным образом выросло
[806].
Не все партийные деятели разделяли всеобъемлющий подход к образованию, сформулированный Лениным. Конечно, руководители Наркомата просвещения, Луначарский и Крупская, широко подходили к просвещению. Но экономические планировщики и комсомольские активисты решили уделить особое внимание профессионально-техническому образованию и политико-идеологической обработке. Они призывали вводить образовательные программы, которые принесли бы немедленную пользу в таких вопросах, как индустриализация, коллективизация и повышение классовой сознательности. В ходе «Великого перелома» 1928–1931 годов этот подход к просвещению вытеснил прежнее представление об образовании, более гуманистическое и рассчитанное на постепенное развитие человека
[807].
Ил. 13. Советский плакат по борьбе с неграмотностью, пропагандирующий образование, 1920. «Дети! Страшно жить безграмотному! Живет он, как в темном лесу… А пройдет безграмотный школу, — сразу из слепого зрячим станет!» (Плакат RU/SU 1271. Poster Collection, Hoover Institution Archives)
В то же время было бы ошибкой заключить, что советское правительство отказалось от своих целей преобразования человека и общества. Напротив, «Великий перелом» означал новое стремление к преобразованию всего советского общества, причем как можно быстрее. Хотя в основе этого процесса должны были находиться экономические изменения, партийные деятели и комсомольские активисты продолжали уделять весьма повышенное внимание политическому просвещению. От учителей они требовали активного участия в революционных переменах. В годы первой пятилетки тысячи комсомольцев были мобилизованы на преподавание, так что количество сельских учителей выросло более чем вдвое, а число учеников начальных школ — с 11 до 23 миллионов
[808].
Новый нарком просвещения, А. С. Бубнов, занявший это место в 1929 году, призвал школы принять участие в «классовой борьбе» против кулаков, религии и неграмотности
[809]. Как сам Бубнов, так и другие люди, пришедшие с ним в руководство наркомата, ожидали, что в будущем общество и школа сольются воедино, а образование станет играть самую непосредственную роль в построении социализма. По этой причине они подчеркивали важность технического обучения колхозных крестьян и рабочих, и число студентов технических вузов за 1928–1932 годы утроилось
[810]. Кроме повышенного внимания, уделявшегося техническому обучению, советские образовательные программы продолжали делать упор на грамотность, антирелигиозную пропаганду и марксизм-ленинизм. Таким образом, в сфере образования «Великий перелом» положил конец гуманистическому подходу, рассчитанному на постепенное развитие человека. Вместо этого советские чиновники обратились к более грубому, догматическому подходу, который соответствовал пафосу коллективизации и индустриализации, но политическое просвещение продолжало оставаться для них приоритетом.
С точки зрения советской власти, расширение образования и распространение грамотности было призвано позволить крестьянам и рабочим принять полноценное участие в культурной и общественной жизни. В этом смысле советский подход к грамотности напоминал происходившее в других странах, где учителя и специалисты тоже стремились улучшить положение масс путем широкого распространения образования. Однако советский проект не сводился только к грамотности и политической осведомленности. Партийные деятели и теоретики стремились обновить человечество, создав нового советского человека, с качественно иными ценностями и образом мышления, чем у тех, кто жил при капитализме. В годы нэпа, когда продолжали существовать мелкий капитализм и частные крестьянские хозяйства, создание нового человека оставалось невозможным. Но в 1930-е годы, с построением полностью некапиталистической, государственной экономики, начался, как считали партийные лидеры, новый исторический этап. Теперь новый советский человек мог стать реальностью.
Новый советский человек
Концептуальные истоки идеала нового человека можно проследить до Просвещения и Французской революции. Просвещение исходило из предпосылки, что порядки в человеческом обществе не установлены Богом и не освящены традицией, а созданы самими людьми и, следовательно, человеческое поведение можно изменить. Французская революция укрепила это представление двумя способами. Во-первых, она свергла существующий порядок и положила начало периоду бурных общественных потрясений. Во-вторых, новый принцип верховенства народа требовал от всех людей активного участия в политике, а стало быть, и нового образа мыслей и действий. Вдохновленные революционным идеалом превращения мужчин и женщин в добродетельных граждан, радикальные мыслители начали представлять себе нового человека — качественно новую личность, не ограниченную мелочными инстинктами прошлого.
