Глава 5. Государственное насилие
Не следует забывать, что [бунтовщик] — растение, произрастающее лишь на некоторых почвах, и самый надежный способ борьбы с ним — сделать почву неподходящей для него… Если кто-то желает возделывать участок земли, на который вторгаются дикие растения, недостаточно их выкорчевывать… когда земля вскопана, необходимо изолировать завоеванную землю, огородить ее и затем засеять добрыми зернами, что само по себе сделает ее недоступной для сорняков.
Генерал Дюшемен о подавлении восстаний в Индокитае. 1895 год
Перед органами государственной безопасности стоит задача — самым беспощадным образом разгромить всю эту банду антисоветских элементов… и, наконец, раз и навсегда покончить с их подлой подрывной работой против основ Советского государства.
Оперативный приказ НКВД № 00447. 1937 год
Ни одна дискуссия о советском вмешательстве в жизнь общества не будет полной без рассмотрения государственного насилия. В самом деле, государственное насилие, и в особенности ГУЛАГ, часто считается символом советской системы в целом. Только в 1937–1938 годах, согласно официальным цифрам, советская тайная полиция арестовала 1,575 миллиона человек, из которых 681 692 были казнены, а 663 308 оказались в лагерях. К концу 1940 года советское правительство заключило в трудовые лагеря ГУЛАГа более 1,930 миллиона человек, и это даже без учета более полутора миллионов «кулаков», депортированных в спецпоселения в ходе коллективизации в начале 1930-х годов
[872]. Советские репрессии в этот период представляли собой государственное насилие над населением, осуществляемое в совершенно беспрецедентных масштабах.
«Черная книга коммунизма», отражающая популярный взгляд на вещи, дает понять, что причиной советского государственного насилия была коммунистическая идеология. Издатель книги Стефан Куртуа, оценивая общее число смертей, вызванных коммунистическими режимами, примерно в 100 миллионов, утверждает, что «преступления» этих режимов вписываются в общую картину, к которой относятся «расстрел, повешение, утопление, забивание до смерти; смерть в результате искусственно вызванного голода, оставление на произвол судьбы жертвы с запретом оказывать ей помощь; депортация — смерть во время транспортировки (передвижение пешим порядком или в неприспособленных вагонах), в местах высылки и принудительных работ (изнурительный труд, болезни, недоедание, холод). Использовались также боевые отравляющие вещества, организовывались автомобильные катастрофы»
[873]. Когда Куртуа пишет конкретно о советском режиме, он делает вывод, что применение террора проистекало из идеологии ленинизма, а в предисловии к книге Мартин Малиа аплодирует этому «акценту на идеологии как на причине массовых убийств, совершенных коммунистами»
[874].
Действительно, марксистский подход, ставивший превыше всего классовую борьбу и насильственную пролетарскую революцию, означал идеологическое оправдание насилия. Более того, советские деятели видели в насилии главное средство создания нового общества. В 1920 году Николай Бухарин писал: «Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи»
[875]. Таким образом, если говорить в общем, то и доктрина марксизма, и советские руководители поддерживали насилие как часть революционного процесса.
Однако, как я уже отмечал, идеология сама по себе не содержит шаблонов для будущей политики и не диктует единственно возможного курса действий. То внимание, которое марксизм уделяет классовой борьбе, отнюдь не является ответом на вопрос, почему советские деятели прибегали к государственному насилию в том или ином случае и почему они использовали именно ту или иную форму насилия
[876]. Тогда как в годы Гражданской войны политика большевиков была исключительно жесткой, в межвоенные годы возобладало не показательное, а отсекающее насилие — устранение определенных групп населения с их последующей изоляцией или уничтожением. Проводя расказачивание, советские комиссары стремились к полному истреблению элиты казачества; в ходе раскулачивания Сталин заявил о «ликвидации кулаков как класса»; паспортный режим позволил чиновникам изгнать из городов маргинальные элементы; а в 1937–1938 годах тайная полиция стремилась «раз и навсегда» уничтожить «антисоветские элементы». Целью отсекающего насилия — депортаций, взятия под стражу, казней — было вычищение из общества всех тех, кто считался общественно вредным или политически опасным.
Отсекающее насилие зародилось не в России и не было уникальной чертой марксистских режимов. Следовательно, мы должны выяснить его концептуальные и практические истоки. Как политические деятели пришли к идее разделять свое население на группы и решать политические проблемы путем отсечения тех или иных из этих групп? Когда и где были разработаны такие технологии общественной изоляции, как концентрационные лагеря?
[877] Чтобы понять сущность советского государственного насилия, я уделю особое внимание тому, как оно было задумано и как осуществлялось. Я буду исследовать не только концептуальные, но и практические предпосылки конкретных форм государственного насилия, использовавшихся советскими лидерами. Подобно другим видам государственного вмешательства, рассмотренным в этой книге, масштабные депортации, тюремные сроки и казни основывались на концепции общества как объекта преобразования. Они стали возможны в результате статистического отображения общества и каталогизации всего населения. Оправданием репрессивных действий послужили рассуждения ученых об отклонениях от нормы и обновлении общества. Ученые исходили из самых лучших побуждений, но их слова означали санкцию на устранение индивидов, которые, как представлялось, могли угрожать обществу в целом.
