До Первой мировой войны государственные методы отсекающего насилия в самих европейских странах оставались ограниченными, но в колониях европейских стран развернулись в полную мощь. Хотя вмешательство государства в общественную жизнь зародилось не в колониях, методы отсекающего насилия развились и расширились именно там — по мере того как колониальные администраторы разрабатывали новые технологии контроля над обществом
[902]. Опыт империализма не только укрепил европейские теории культурного и расового превосходства, но и породил многочисленные проявления отсекающего насилия, в том числе насильственные депортации населения и массовые убийства, предвозвещавшие геноцид
[903].
Концентрационные лагеря были изобретены в колониях. В 1896 году Валериано Вейлер-и-Николау, испанский военный губернатор Кубы, стремясь подавить кубинское восстание, предшествовавшее Испано-американской войне, заключил часть мирного населения под стражу, чтобы помешать партизанам прятаться среди жителей и получать от них помощь. Четырьмя годами позже, в годы Англо-бурской войны, английские генералы лорд Фредерик Слей Робертс и Горацио Герберт Китченер организовали концентрационные лагеря с той же целью
[904]. Эти первые случаи использования концлагерей привлекли внимание самых разных военных теоретиков (а в случае Англо-бурской войны — и внимание общественности). В частности, два будущих русских военачальника изучали испанский и английский опыт концлагерей. Полковник Генерального штаба Яков Григорьевич Жилинский, российский военный атташе на Кубе, впоследствии главнокомандующий армиями русского Северо-Западного фронта Первой мировой войны, в высшей степени подробно описал, как выглядело заключение мирных жителей в концлагеря. Василий Иосифович Ромейко-Гурко, которому предстояло стать в 1916 году российским главнокомандующим, подобным же образом изучил британские меры по борьбе с партизанами, а также концлагеря Англо-бурской войны и составил их описание
[905].
Наблюдение за военными действиями и международный обмен военными специалистами широко распространились во второй половине XIX века. Алексей Николаевич Куропаткин, игравший ведущую роль в российском завоевании Средней Азии и управлении ею, провел значительную часть 1875 года в Алжире и описал французские методы подчинения местного населения. Этот обмен мыслями отнюдь не был однонаправленным: Юбер Лиоте, ведущий теоретик и практик французской колониальной войны в Алжире, Индокитае, на Мадагаскаре и в Марокко, внимательно изучил опыт российского завоевания Кавказа и Средней Азии. В своих работах Лиоте подчеркивал, что, если стоит цель искоренения восстаний, мало одерживать победы над отрядами повстанцев — необходимо устранить бунтовщиков физически и преобразовать общественную среду
[906].
Подобно тому как это было и с другими формами государственного вмешательства, администраторы в своих действиях могли опираться на тот статистический образ населения, который был создан в результате разделения общества на категории и их каталогизации. Переписи населения были впервые разработаны и применены колониальными чиновниками
[907]. При помощи переписей и классификации населения английская администрация в Индии не столько обнаружила, сколько укрепила кастовую систему и иерархию «воинственных рас»
[908]. В Восточной Африке английские управленцы также классифицировали племена по их военной силе и политической лояльности
[909]. Эта дифференциация и каталогизация туземного населения, в свою очередь, стала направлять действия колониальных властей, которые в моменты восстаний начали опираться на одни группы населения и наносить удары по другим
[910].
Принципиальным отличием Российской империи от западноевропейских морских империй был ее континентальный характер. Соответственным образом отличалась и имперская идеология, которой придерживались российские элиты: многие считали основой империи миграцию русских крестьян — с культурным обменом, взаимовлиянием и ассимиляцией — и находили, что подобная миграция — мероприятие более естественное и гуманное, чем заморский империализм Англии и Франции
[911]. Кроме того, Россия была империей полиэтничной и многоконфессиональной, отличавшейся куда более разнообразным населением, чем страны Западной Европы. В деле классификации завоеванного населения русские чиновники прибегали к таким же методам, как и их европейские колониальные коллеги, но включали в сферу своего действия все население страны, в том числе и народы западного пограничья, входившие в Российскую империю уже не первое столетие.
