От наигранной веселости не осталось следа. Боггарт схватил его за волосы, рванул вверх, буравя алыми, навыкате, сверлами глаз:
— Это был мой Источник, — прошипел он. — Я первый увидел ее, еще на пароме! Слышишь, я!.. Не ты, ничтожество…
Крупный крючковатый нос делал его похожим на хищную птицу. Изуродованный выпитой магией, почти превратившийся в щель тонкий рот усиливал сходство. Бледная кожа, багровые родинки, острый горб под плащом, небрежно оттянувший карман револьвер, бунтующая сила, перекрасившая радужку в красный…
…все, как на слепке Райдера.
— Ты?.. — шевельнул разбитыми губами Шон, узнав Потрошителя.
— Я, — подтвердил Грэхэм Гамильтон. — Нужно было отдать ее мне в Саутворке, тогда ты и твой приятель остались бы живы. Я ведь все равно возьму свое. — Этансель жалко застонала. Боггарт покосился на нее и, стиснув горло Шона, с силой ударил мага затылком о камни: — Никуда не уходи.
Перед глазами, ослепляя болью, взорвалась звезда. Скрип мелких осколков гранита под ногами вставшего убийцы ввинтился в виски, впился в темя, заглушая бьющееся оборванной струной «твой приятель бы выжил». Веки налились тяжелым свинцом; он балансировал на границе сознания, будто у края обрыва. Там, внизу, ощерилась смерть — его и Вирджинии. Здесь она тоже была, но если повезет, лишь его.
«Вы чудовище, мистер Уилбер!» — а чудовища не уходят, не отомстив.
Шон стиснул зубы и, выбросив руку вверх и вперед, полоснул когтями по ноге Потрошителя:
— Сдохни!
Сухожилие лопнуло. Гамильтон вскрикнул — больше от удивления, чем от пореза — и, оступившись, всем весом рухнул на мага. Треснули, прокалывая легкие, поврежденные ребра,
и в лекционном зале перед гомонящими студентами рассыпался голем.
Извернувшись, Шон стиснул убийцу ногами, обхватил за шею, с усилием вгоняя в его бок ядовитые когти. Освежевать Потрошителя — он бы посмеялся иронии, если б не захлебывался кровью.
Боггарт взревел. Отрава стремительно растекалась по венам, но лишь ослабляла его — он бился как шершень, опутанный паутиной. И жало его было не менее смертоносным: Шон из последних сил удерживал Гамильтона, не позволяя тому дотянуться до револьвера.
Удар, доламывающий ребра, задевший сердце.
Удар, и взрывы в лаборатории сносят верхние этажи особняка.
Удар. Он тонет в горячем солнце и боли, терзающей каждый дюйм измученного тела.
Удар, рывок — бесполезный, когти все еще глубоко, и кажется, отец одобрительно улыбается, а плот несет его по волнам бесконечного Ганга. Там, впереди, трубит среди лотосов Падма, а девушка с рыжими волосами плетет венки из ромашек. Быть может, в следующей жизни он узнает ее до того, как подарит другому.
Руки разжались. Правая сразу же захрустела в запястье; сипящий от удушья и ярости боггарт перекатился, придавил грудь коленом, занося над Шоном такие же острые, как у makada, когти. Четыре лезвия тускло сверкнули и начали опускаться — почему-то так медленно, что он успел увидеть расколовшийся купол над мавзолеем Джеймса Садхира Уилбера, вспышки порталов и удивление на лице Потрошителя за миг до того, как он разлетелся ошметками плоти — словно раздавленный огромными пальцами клоп.
— Этого в Тауэр, — бросила Королева. — Что с Источником, Сесил?
— Пуста и никогда не восстановится, мадам.
— Позвольте, Ваша Светлость… — Последним, что уплывая в темноту, услышал Шон, был полный суеверного ужаса возглас королевской наперсницы: — Тини?.. Тини Хорн?!
17
Плетеная веревка порхает в сиреневых сумерках, и наши голоса несутся по саду, заглушая тихую беседу родителей:
— One for sorrow,
Two for joy,
Three for a girl,
Four for a boy…
Короткие юбочки платьев взлетают так высоко, что видно белые кружева панталон, а когда мы приземляемся на дорожку, в воздух поднимается теплая песочная пыль:
— Five for silver,
Six for gold,
Seven for a secret
Never to be told.
Корсаж и рукава-фонарики светло-голубого платья Мэри расшиты синими лентами, овальный вырез открывает ключицы. В ее длинных темных волосах будто запуталась ночь. Уже скоро моя подружка станет совсем взрослой, уедет в пансионат — я получу зимой открытку из Эденбурга — но сейчас мы прыгаем через веревку, весело считаем:
— Eight for a wish,
Nine for a kiss…
…и вдруг я понимаю, что это не Мэри.
У нее не может быть таких бледных рук и острых когтей, такой черной тени, скользящей по вереску. Хриплого голоса. Шумного дыхания… Кто-то чужой и страшный притворился подругой, увел от взрослых — Мэри с ними, я слышу, она чему-то смеется, — увел, чтобы… что?..
Душный страх на грани паники накрыл меня с головой: если я выдам себя, я умру! Нужно подыгрывать, улыбаться, как могу, тянуть время, повторяя сухими губами «eight for a wish», пока родители не заметят, что меня нет! Они же здесь, совсем рядом!
…но вместо роз вокруг — бурый от дождей верещатник, плотный туман, и тяжелеющая от влаги веревка все неохотнее взлетает вверх — «eight for a wish, nine for a kiss» — пока, наконец, не захлестывает горло:
— Now is time for joyous bliss! — хохочет Уилбер. Я стараюсь сбросить удавку, хочу закричать, но получается только хрипеть, глядя как пули превращают красивое лицо Александра в кровавое месиво.
— Нет! Господи, нет!
— Тини!
— Нет!
— Этансель!
— Нет!.. Алекс, нет! Алекс! Алекс!
— Тин, это Мэри! Очнись! Тин!.. Боже мой, Носик, проснись!
Носик — потому что Тини-Любопытный-Нос. Так придумала мама, и старое прозвище распороло кошмар, будто рыхлую сухую бумагу. Икая, задыхаясь от слез, я вцепилась в трясущую меня женщину: Мэри!.. Повзрослевшая, усталая, растрепанная, но, конечно, она!.. Я знаю эти голубые глаза и тонкие брови, острые уши сквозь черные волосы, кружевные митенки…
— А Алекс? — всхлипнула я, хватаясь за ткань ее платья. — Где Алекс?!
Взгляд Мэри-Агнесс стал полон сочувствия, и истерика поднялась с новой силой:
— Где Алекс?! Что с ним?! Что с Алексом?! — зарыдала я, пытаясь выбраться из кровати. — Алекс! Алекс!
— Тин, у тебя швы разойдутся! — поймала меня Мэри.
— Я хочу к Алексу!
— К нему нельзя, он занят!
— Чем?!
— Он… с другими Гончими охраняет Виндзор! …Нас с тобой, Королеву, слуг. Райдер придет, как только освободится, но сейчас ему нельзя мешать, понимаешь? — сжала мои плечи подруга. Дождалась неуверенного кивка и продолжила: — Александр просил, чтобы ты оставалась в постели. Ты не будешь убегать?
