— Но как Ее Величество…?
— По счастью, Она была недалеко.
— А Джейн? — Я стиснула кулаки так, что ногти оставили в ладонях кровавые лунки. Джейн была совсем рядом!
— Твоя служанка? Ей повезло, она оказалась в слепой зоне удара.
Я непонимающе смотрела на Мэри, и подруга, отбросив мешающий край одеяла, нарисовала на простынях окружность:
— Это щит, который поставили Райдеры вокруг коттеджа. Крепкое, очень хорошее заклятие. Это ты. — Мэри ткнула ногтем в дюйме от искрящегося овала. — Джейн Ллойд была здесь. — Тонкий палец оставил ямку с противоположной стороны границы. — Плетения полностью отразили выплески, основной удар пришелся на Ллавеллин…
…мистер Мартин!
— …но жители живы, — ободряюще сказала Мэри-Агнесс. Наклонившись, сжала мою руку, заглянула в лицо: — Тебя никто не винит, Этансель. Виновны Райдер и Уилбер, и они оба понесут наказание. За все: за предательство Короны, за твое похищение, за то, что держали тебя взаперти, за… — Мэри осеклась. — За все, — с усилием повторила она. — Уилбер уже в Тауэре.
Я вытерла мокрые щеки и хрипло вздохнула.
— Что будет с Алексом?
— Надеюсь, повесят, — зло сверкнула меткой Гончая.
Надеюсь, его никогда не найдут.
— А со мной?..
— А у тебя все будет хорошо, — улыбнулась Мэри-Агнесс. — Я обещаю.
Но спустя всего несколько дней стало ясно, что ее представления о благополучии слишком отличаются от моих.
18
Угрюмые тени башен Виндзора скользили по долине Темзы без малого три сотни лет. Когда-то давно над их острыми шпилями реяли флаги, в роскошных галереях толпились придворные, а за высокими стенами пели рога королевской охоты. Золото, бархат, парча, шелка, серебро множились в зеркалах; скрытые в нишах музыканты играли на гобоях и лютнях, кубки не успевали пустеть, и Филипп Красивый, муж Хуаны Кастильской, смеясь, просил Генриха VII подобрать ему покои попроще: простой консорт не достоин такого богатства. Он до сих пор улыбается с безымянной картины — потерпевший кораблекрушение путник с почетным эскортом рыцарей Подвязки. Пять долгих веков в залах Виндзора принимали гостей и давали пиры, пребывали в заключении и осаде, рождались, создавали союзы, любили, предавали, казнили… Но потом одну Королеву сменила другая, и все изменилось.
Белые стены замка ощетинились терном. Лес облетел. Люди исчезли — опустевшие покои заняли летучие мыши; в стылой тиши теперь раздаются лишь шлепки штукатурки и шелест потревоженных крыл. Гулкое эхо несет их по анфиладам, множит под куполами, звенит, гремит, пугает ворон Круглой башни — птицы взмывают вверх, и небо становится черным; воздух потом еще долго дрожит от хриплого карканья. И снова безмолвие… И острые упругие перья, устлавшие двор. Пар от дыхания. Морозные узоры на стеклах. Коленопреклоненная фигура у входа в часовню — я думала, это священник, но крупный рыжебородый мужчина, поднявшись, растворился в стене.
Стены, стены, стены… Со всех сторон, куда ни взгляни, меня окружали стены и башни, бессчетные двери, лестницы, ведущие из темноты в темноту, и коридоры, чьи стрельчатые своды терялись во мраке — огромный лабиринт, скрытый в чаще. Здесь ничего не походило на пустошь Уэльса.
…и все было абсолютно таким же.
Я снова жила в комнате с зеркалом напротив кровати, высоким шкафом, комодом, камином у дальней стены, гобеленом, только вместо сира Гавейна за мной следил мастер Херн в обрамлении розы Тюдоров. Спуститься во двор в одиночестве я не могла. Ко мне никого не пускали. Я не получала никаких новостей — кроме тех, что одобрила Королева. А Мэри, Мэри-Агнесс, подруга, которую я так стремилась найти, оказалась тюремщицей.
Не только моей.
Мы гуляли по продуваемому всеми ветрами клуатру, когда я впервые встретила тех, кого зовут Королевскими Источниками. Две девушки, тесно прижавшись друг к другу, сидели в нише для вазы. Издали они походили на призраков, раз за разом шагающих с башни: белые платья, бледная кожа, длинные белые волосы, разбросанные по плечам. Шквальные порывы трепали плащи, кружили листья, и я ждала, что вот-вот подхватят и их, рассыпавшихся туманом, но чем ближе мы подходили, тем отчетливее было видно ничего не выражающие лица и пустые глаза.
— Кто это? — остановилась я. — Что с ними?.. — И вдруг поняла, вспомнив слухи о Королеве. — Мэри, это…?!
— Тихо, — сжала мою руку Гончая, — Ты их испугаешь. …Элис, Лаванда, все хорошо? — ласково спросила она. Девушки кивнули — медленно, словно во сне. — Вам что-нибудь нужно? — Равнодушное покачивание головами: вправо-влево, вправо-влево. — Идем, — сказала Мэри-Агнесс и, стиснув ладонь, быстро повела меня прочь. По пути я несколько раз оборачивалась, но Источники ни разу не шевельнулись, бездумно рассматривая увитые оледенелым остролистом колонны.
— Почему они… такие? — задыхаясь от бега, спросила я, едва мы спустились к часовне.
Мэри убедилась, что нас не видно за поворотом клуатра, и только тогда позволила мне сбавить шаг:
— Какие?
Неживые.
Я не сказала это вслух, но красноречивое молчание повисло в полдне, как блестящая на солнце секира палача. Над головой шумели желтые кроны каштанов, редко бил колокол, чередуя тени и свет, стремительно неслись облака, а взгляд Мэри-Агнесс становился колючим и нетерпимым.
— Девушки рады служить своей Королеве, Тин, — сказала она тоном, не терпящим возражений. Вытянула руку, ладонью в замшевой перчатке стерла испарину у меня на лбу: — Думаю, прогулок на сегодня хватит.
Источников же ни в чем не ограничивали — если забыть о замках на воротах, ведущих из замка. Стоя у окна, я часами могла наблюдать их внизу, сидящих на пожухлой траве у пустого колодца, бродящих по клуатру или в морозном тумане вокруг Круглой башни. Всегда вместе, всегда рядом, словно сиамские близнецы, неспособные жить друг без друга, они, казалось, не чувствовали ни ветра, ни снега, ни гнева, ни радости, ни голода или усталости, — и это было особенно жутко. Неудивительно, что я приняла Лаванду и Элис за неупокоенных духов.
…что Королева делает с ними?!
— Ничего из того, что творили Уилбер и Райдер, — вороша дрова в камине, бросила Мэри. Пламя металось, вырываясь из клетки, и казалось, тень Мэри-Агнесс живет своей жизнью: извивается, растет, накрывает комнату, расправляя под потолком изломанную спину… Я обняла себя за плечи и придвинулась к огню. В детстве я бы с ума сошла от страха; или меня бы привезли сюда во младенчестве?
— Сразу после рождения, — подтвердила Гончая.
— С мамой?
— С кормилицей.
С чужой женщиной, которую бы позже заменили отмеченные Королевой слуги. И ни друзей, ни родных, ни возможности что-то увидеть или узнать, кроме подвалов и башен. Я бы даже не понимала, что в заточении!
