— Вирджиния, где ты была?
— Я не знаю!
Дом стонал и рассыпался. Горящие балки перегородили коридор, превратив этаж в пылающий лабиринт. Огонь ревет, кусает босые ноги, щеки, шею, сорочка вспыхнула — я кричу, до волдырей сжигаю ладони, сбивая пламя. И никто не слышит, никто не отвечает — ни дядя, ни тетя, ни Бетси! — только внизу душераздирающе мяукает кошка.
— Кто дал тебе опиум?
— Я не помню!
— Вспоминай! — Руку пронзило болью.
Рывок в сторону и вверх. Кто-то большой, сильный — дядя! — тащит меня за запястье. Пляшущая в воздухе сажа забивает горло, слепит глаза — кашляя, я вижу только красную, влажную от жара спину, перекошенные судорогой плечи и обгорелый затылок.
— Кто дал тебе опиум?
— Не знаю!
— Где ты была?
— Я не помню!
— Как ты выбралась?
В спальне для гостей, куда еще не добрался пожар, разбито окно, пальцы тети изрезаны в кровь — абсолютно невозмутимая, она вынимает острые сколы из рамы. «Тини, ты первая. Постарайся ничего себе не сломать, хорошо? Держи документы». Я падаю на траву, перекатываюсь, поднимаюсь, машу тете свободной рукой, — а горящий коттедж прямо у меня на глазах складывается как карточный домик.
— Что ты сделала?!
— Я не помню!
— Куда ты побежала?!
— Я не знаю!
— Кто тебе открыл?!
— Миссис Кори!..
Соседи.
Все-таки соседи.
Последний кусочек паззла, стукнув, занял свое место.
Букинист не знал об Источнике Лилиан Гордон, но помнил, что его дед был Аркуа. Потерявшие имя и титул во Франции Хорны обеими руками ухватились за Тини-Этансель, разглядев в племяннице не только родную кровь, но и возможность вернуть себе прежнее положение. В девчонку вложились, ее натаскивали, дрессировали, гранили и прятали, надежно укрыв и от магов, способных опознать Источник, и от мужчин вообще: ни одного ненужного знакомства, ни единого шанса повторить судьбу своей матери. Умно, — прижал к себе рыдающую девушку Шон, — очень умно. Уже в тринадцать Вирджиния поражала, сейчас бы за нее передрались, появись мисс Хорн в опере или Гайд-парке. Красивое детское личико, рубиновые кудри и роскошная фигура взрослой женщины принесли бы ей, по меньшей мере, графа, даже будь она глупа, как пробка, — а Вирджиния не дура. Удивительно наивна, но не дура. И тетушка ее… судя по редким обмолвкам, та еще честолюбивая дрянь, собиравшаяся выдать племянницу замуж за титул. Из лучших побуждений, конечно.
…и все могло бы получиться, не будь Вирджиния Источником и не начни Farrel&Co. искать землю для строительства «Лаунж-Пассаж». Хэмпстед Хисс — старый плотнозаселенный район буржуа, где никто не торопился продавать свой дом ни за двойную, ни за тройную цену — пока полусумасшедшая после гибели близких Вирджиния не постучала в двери семейства Кори.
Вряд ли идея нажиться пришла им сразу. Девочку приютили, переодели — серое саржевое платье, новая сорочка — и, как могли, успокоили. А потом узнали, что на пепелище три трупа, ровно по числу жильцов. Три дня сомнений, опасений, наконец, похороны, и сто восемьдесят тысяч фунтов за два смежных участка против жизни ребенка.
Немногие бы устояли.
Документы, принесенные Вирджинией, задним числом переоформили на Кори, — назвав Хорнов арендаторами, — а девчонку, опоив, бросили в Уайтчепеле. Как котенка в канаву — не подбери ее полицейский, она бы не дожила до утра. Дальше месяц в приюте, побег, четыре года у Арчера, попытка украсть часы — и дрожащее чудо в его объятиях. Шон почувствовал, что девушка пытается отстраниться, и напряг руки.
— У меня платье грязное, мистер Уилбер, — глухо прошептала Тини. — Отпустите, пожалуйста…
…вряд ли пожар был поджогом — Кори трусливы, а Фаррел не стал бы пачкаться и подставляться — такие, как он, предпочитают шантаж. Фаррел пусть живет,
— Мистер Уилбер!
но Кори… Кори выкинули Тин на помойку, а закон кармы предполагает воздаяние. Трущобы Агры отлично заменят собой Уайтчепел, а вырванные языки — невозможность вернуться. — Шон кивнул и, преодолевая сопротивление, сжал девушку теснее, так, чтобы почувствовать грудь.
— Мистер Уилбер! Меня миссис Ллойд ждет!
Ни вырваться, ни шевельнуться он ей не позволил:
— Подождет. Помолчи.
Обнимать съежившуюся Тини было приятно. Шон потерся щекой о ее шею, зарывшись лицом в пушистые кудряшки, вдохнул сладкий запах розового мыла. Сердце девушки стучало часто, как у пойманной птички, и его собственное начало подстраиваться под ритм. Тук-тук. Тук-тук.
Тук-тук.
Чуть заметно улыбаясь, маг водил губами по мягким волосам, гладил узкую девичью спину, ласкал бедра, когда в его затылок уперлось холодное дуло ружья. Страх близости в глазах Тини сменился паникой.
— Отпусти девочку! — рявкнул Ллойд. — Отпусти, или стреляю! Раз!.. Два!..
Шон скрипнул зубами и поднял руки, встал, держа их на виду. Повернулся, и валлиец направил дробовик ему в грудь. За спиной старика маячила сжимающая скалку кухарка.
— Еще раз увижу с мисс Тини — пристрелю! — брызгая слюной, заорал Ллойд. — Ясно тебе? Может, Райдер и разрешил сюда приезжать, но сомневаюсь, что позволял ее лапать! Пошел вон из дома!..
— Как вам не стыдно, мистер Уилбер? — поддакивала брату валлийка. — Она же девочка совсем, а вы ей проходу не даете! Совесть у вас есть или в Хиндостане оставили?!.. Я все расскажу мистеру Райдеру! Если потребуется — и в Кэрдифф, и в Ландон поеду!
Кадык Шона дернулся на вдохе. Маг резко повернул запястье, и ружье, ударив Ллойда в живот, взмыло в воздух; блестящий на солнце стальной ствол под взглядом makada со скрипом завязался в узел.
— На вашем месте я бы никуда не ездил, миссис Ллойд, — тихо сказал Шон под стоны скорчившегося на траве старика. — Ландон далеко, а дорога опасна.
Забившаяся в кусты жасмина Тини сидела, спрятав лицо в юбке и зажимая уши ладонями.
Погребальная урна Валентина Марлоу была украшена асфоделями. Черный фарфор, черненая серебряная крышка, золотая эмаль с вкраплениями бриллиантовой росы. Африканский палисандр подставки, кварц эпитафии, плетения, защищающие прах покойного от сырости и насекомых. По мнению Александра, сукин сын, сдавший его и Шона ракшасам, был достоин, самое большее, спичечного коробка.
Маг поставил урну в глубокую нишу в стене склепа и поднял с пола воющую Джиневру:
— Крепитесь, тетя.
Выводить женщину из усыпальницы Райдеров пришлось силой.
Александр передал Джиневру Эшли — «Помогите леди» — и обвел тяжелым взглядом собравшихся: бледная, как мраморные плакальщицы, вдова Валентина, двое друзей покойного, тетушкины подруги в обвисших под дождем вуалях. Скрестивший руки на груди Уилбер. Дадли, передавший письмо с соболезнованиями Королевы, и его свита. Остальных на семейное кладбище Александр велел не пускать — они толпились в конце темной грабовой аллеи, ведущей к склепу.
