Степанов взъерошил светлые волосы на затылке, отгоняя прочь эти дурные мысли. Несмотря на то, что Никлогорский уже давно отошел от дел, криминальным авторитетом он останется до конца жизни. Титул вора в законе когда-то сменился на вора в короне, что отнюдь не меняло самой сущности человека, о котором до сих пор ходили легенды в воровском мире. Степанов нервно закурил. Выпуская дым в белый потолок, он вспоминал то время, когда Никлогорский был «забракован» и торжественно отправлен братвой на пенсию. Степанов тогда только-только пришел работать в управление и от души смеялся над рассказами о том, как на очередной сходке братва провела врачебно-трудовую экспертизу, доподлинно установив профнепригодность самого страшного и безжалостного «законника» конца девяностых годов, отпустив его с миром и почестями. Говорили, будто у Никлогорского обнаружили рак, от которого потом он лечился долгие годы. Правда это или нет – можно было лишь гадать. Достоверной информацией располагали только те, кто имел непосредственное отношение к верхушке криминальной элиты. Но каждый, даже мало-мальски сведущий в воровских традициях человек знал, что Михаил Андреевич Никлогорский, гораздо шире известный под кличкой Червонный, имел очень серьезные основания для того, чтобы отойти от дел. Потом он на долгое время пропал из зоны чьей-либо видимости, имя его все реже произносили вслух, лишь иногда благоговейно вспоминали – за его заслуги перед воровским братством.
Никлогорский заметно выделялся на фоне прочих руководителей кланов и групп организованной преступности. Как бы нелепо это ни звучало, но он внес свежую струю интеллигентности и трезвого экономического расчета в тот варварски-жестокий мир, на вершину которого когда-то взошел. Это был высокообразованный человек, наделенный незаурядными способностями, истинный профессионал в тех сферах преступного бизнеса, где бывают замешаны большие деньги и власть. С выходом Червонного на пенсию в городе стало уже далеко не так спокойно, ибо при нем все было жестко регламентировано, все имело свои правила и четко установленный порядок. Никлогорский был крайне суровым «авторитетом», но по странному стечению обстоятельств именно он некогда задал общий тон «новой жизни», переведя ее из конкретно криминальной в цивилизованно-экономическую область.
Зазвонил телефон.
– Началось, – пробурчал Степанов и потянулся за трубкой.
Выслушав приказ вышестоящего начальства, он собрал разбросанные по столу бумаги, относившиеся к делу Стаса Никлогорского, попутно обдумывая свой доклад. Сказать ему начальству пока что нечего, разве только одно – что теперь всем придется восседать на пороховой бочке, ожидая неизбежной волны расправ, которая незамедлительно захлестнет весь город. Никлогорский не остановится, пока не найдет убийц своего сына. А милиции остается просто ждать, как именно закончится эта «охота на ведьм».
* * *
– Боря, остановись, – сказал Михаил Андреевич, едва только машина проехала за ворота. – Пройдусь.
Не дожидаясь, когда перед ним откроют дверцу, Никлогорский сам распахнул ее, вышел и быстрым шагом направился к дубовой роще, находившейся на территории поместья. Борис бросил ключи охраннику, сказав, чтобы машину отогнали в гараж, а сам пошел следом за хозяином, держась на почтительном расстоянии от него. Вскоре к нему присоединился Гаврила.
Мужчины тихо переговаривались, не упуская Михаила Андреевича из виду. Тот вышел на солнечную поляну и остановился у молодого дуба. Холодные лучи осеннего солнца прикасались к его лицу. Он провел ладонью по щекам, покрытым серебристой щетиной, и устремил ничего не выражающий взгляд на верхушки деревьев.
– Все-таки зря батя ездил к ментам, – обронил Гаврила. – Неправильно это!
– Не тебе решать, что правильно, а что – нет, – оборвал его Борис, для которого все, что делал Никлогорский, было единственным, истинно верным поведением.
Он никогда не сомневался в обоснованности его действий и не допускал никаких разговоров об ошибках хозяина в своем присутствии. Сейчас ему вообще было безразлично, что подумают другие. Мысли его занимало другое. Борис искренне горевал о смерти мальчишки, которого он знал с тех пор, когда тот только-только начал бриться. Груда Интеллекта отнюдь не отличался красноречием и тонкостью своих душевных переживаний, но он прекрасно понимал, что испытывает человек, когда сердце его стонет от горя, хотя и не мог бы выразить это словами. Борис с беспокойством поглядывал на старика, который еще несколько часов тому назад выглядел бодрым и веселым, занимаясь своими любимыми цветами. Сейчас он производил впечатление сломленного жизнью человека, испытавшего множество утрат, причем последняя оказалась самой мучительной.
Михаил Андреевич поднял с земли дубовый лист. Твердый, здоровый на вид, но по каким-то неизвестным причинам слетевший с дерева. Совсем как Стас… Ему захотелось закричать из-за переполнявших его душу эмоций. Он винил себя в том, что сын ушел из жизни в столь молодом возрасте. Через месяц они праздновали бы день рождения Стаса, а сегодня… нужно готовиться к его похоронам! Никлогорский крепко сжал зубы, не позволяя стону вырваться наружу. Сына убили из-за него – почему-то в этом он не сомневался. След этого убийства кроется в его прошлом. И надо найти того, кому он, Червонный, когда-то перешел дорогу, и выяснить, почему его наказали только сейчас, ударив по самому дорогому.
Михаил Андреевич не хотел иметь детей, тем более что «законом» это запрещалось, однако он несказанно обрадовался, когда его юная любовница объявила ему о своей беременности. На тот момент ему было уже сорок лет, и появление ребенка в таком относительно немолодом возрасте внесло коррективы в его жизнь и заставило Мишу задуматься о том, что он оставит после себя: грамотно организованный общак? Или он продолжит свой род, пусть и нарушив традиции? Новорожденного сына Никлогорский, не задумываясь, забрал у матери и передал на воспитание своей младшей сестре, у которой уже рос свой смышленый мальчишка. Сестра была рада, что Стаса поручили именно ей, так как отнюдь не одобряла образа жизни брата, мало того – категорически осуждала его. Она не понимала, как их милые и интеллигентные родители умудрились вырастить такого «отъявленного рецидивиста», как она называла своего брата Мишу. Где они промахнулись – этого не знал и сам Михаил Андреевич, но он всегда был уверен в том, что та честная и скучная жизнь, которую пытался навязать ему отец, не для него. В ней не было ни азарта, ни какого-либо другого сильного интереса, присутствовало лишь вечное, тоскливое однообразие.
Свой долгий путь к вершине преступной иерархии Никлогорский начал, еще учась в школе. Сначала он занимался мелкой фарцовкой, позже, окончив Институт народного хозяйства имени Плеханова, подвизался в валютном бизнесе, за что и получил свой первый срок. Одиннадцать лет присудили ему – после того, как вышел указ об усилении уголовной ответственности за валютные операции. Никита Хрущев требовал от органов вести непримиримую борьбу с черным рынком. Оступившихся карали беспощадно. Именно поэтому одиннадцать лет показались Михаилу не таким уж большим сроком – по сравнению с возможной смертной казнью, которую в те годы присуждали провинившимся за валютные спекуляции.
