— Просто мы на разных уровнях восприятия, архистратиг… — покачал головой Андрей. — Я здесь, они — там… Случись с ними что, я даже помочь не смогу, и это приводит меня в отчаяние.
— Случится, — спокойно ответил архангел. — И случится скоро. Но отчаяние — это совсем не то, что нужно.
Андрей встал. Затем снова сел.
Он чувствовал себя не просто на скамейке штрафников, не просто наихудшим из учеников или игроков — он чувствовал себя ничтожной песчинкой. В эту секунду он с особой ясностью осознал, сколько людей умирают и рождаются на земле ежесекундно на протяжении тысяч и тысяч лет. И каждого из них Господь любит?! И сейчас в нем затрепетал вопрос, который так часто он задавал отцу Андрею: «Если Он так любит нас, почему же Он заставляет нас так страдать?!»
— Если Господь так любит нас, то почему заставляет так страдать, архистратиг? — вырвалось у него. — Почему, например, у отца Андрея такая ужасная судьба?! Я никогда не встречал человека, любящего Господа больше, чем он! Он даже не возроптал ни разу…
— Позволь, я сам отвечу тебе, — вдруг раздался рядом голос отца Андрея.
Иванов обернулся — рядом с ним, улыбаясь, сидел батюшка — такой, каким он привык видеть его.
— Нет, это все же бред… — пробормотал Иванов.
— Но зато очень логичный, — ответил отец Андрей. — Кстати, варенье вкусное невероятно…
— Но вы ведь не умерли, отче?
— Если я тебе скажу, что смерть понятие относительное, ты же не поверишь, — вздохнул тот. — Тело мое по-прежнему лежит в коме, подключенное к аппарату, а душа вольна быть, где угодно. Скажу больше: я бы хотел, чтобы тело отключили от этого аппарата — больничные услуги уже год оплачивает Церковь, и ты помог, спасибо тебе — да вот пока не время отключаться, и скоро ты узнаешь почему. Все на свете происходит по Промыслу Божьему, Он есть любовь и свет. Я ведь сначала тоже горько спрашивал, почему у нас с матушкой детей нет. Наши тела на земле — это настоящие химические лаборатории, и ничего не попишешь, если вдруг в тебе заложена природой какая-то болезнь, какое-то искажение. Но и болезни — это не наказание, а повод к размышлению, почему так получается. Если бы у нас детки родились — скажем, пятеро, как мы всегда мечтали, — то они тоже были бы больны. И вот что лучше, иметь пятерых больных детишек или вовсе их не иметь? Мы же не перестали любить друг друга только потому, что Бог нам детей не дал. То, что достаточно молодой она ушла, тоже неспроста. Не зря же слово такое люди придумали: «Отмучилась». Не бойся ничего, Андрей, и просто будь в покое. Со смертью тела ничего не кончается…
И его фигура поблекла и растворилась.
— Мне вправду тяжело и понять это, и принять, — пробормотал Иванов, глядя на стул, где только что сидел отец Андрей. — Да и кому бы… Нет, не могу. Я до сих пор думаю, что все это лишь игра моего воображения. Впрочем… Самое странное, что я по-прежнему ощущаю себя самим собой.
— Даже если это и твое воображение, давай просто пофантазируем, — мирно предложил архангел Михаил. — Хотя ты и не такое видел, общаясь столько лет с порождением тьмы, называющим себя Джокером. Но если ты хочешь знать больше, я покажу тебе, ты сразу все поймешь… Идем.
Андрей почувствовал, что какая-то сила тянет его ввысь, сквозь небо и облака, сквозь холод и ледяные мириады колючих звезд, пока наконец не оказался он… в самой гуще битвы.
Невероятная звуковая вакханалия обрушилась на него со всех сторон. Крики, рычание, стоны и проклятия, лязг металла, треск ломающихся копий и другие невероятные, непостижимые человеческому уху звуки, но не только. Мелькали искаженные злобой звериные рыла и светлые суровые лики, проносились мимо копыта, лапы, когти, хвосты, усыпанные шипами, свистели стрелы, отблескивали лезвия — зазубренные, ржавые, покрытые запекшейся кровью, и сияющие, по чьим граням стекали капли света.
В ладони его внезапно очутилась рукоять меча, и рука отяжелела, обремененная оружием. Просвистела разящая сталь, и расступились оскаленные морды, рассыпались искрами. Рядом он с изумлением заметил профиль отца Андрея, который в этот момент отсекал какую-то отвратительную бугристую голову с раззявленной, полной игольчатых зубов, слюнявой пастью. Несколько светлых воинов рядом с ними теснили уродливых монстров, точно сошедших с полотен Босха. Сама тьма отступала перед ними, сменяясь чистым светом…
…и тут же все стихло, и вновь он оказался на той же кухне, где буквально недавно архангел Михаил угощал его чаем. Несколько секунд продолжалось это — и несколько тысячелетий…
Он поймал себя на том, что продолжает яростно кричать в пылу сражения, и осекся, тяжело дыша.
— Что это? Что это было сейчас?! — воскликнул он, чувствуя, что сходит с ума.
— А это ежесекундно, покуда люди пьют чай, беседуют, ходят на работу, занимаются любовью, едут в транспорте, идет многовековая война света и тьмы, добра и зла, — невозмутимо ответил архистратиг, — и все мы принимаем в ней участие. Человек спасает кого-то делом или словом — и светлое воинство одерживает верх, человек совершает предательство — и гибнут наши воины, слабеет воинство света. И каждый сам выбирает, чью сторону он принимает.
И словно что-то распахнулось перед внутренним взором Андрея. Понять это на земле не было никакой возможности, потому что там ты проживаешь свою жизнь секунду за секундой, погруженный в повседневные заботы, не думая о вечности. Теперь же вечность сама стояла перед ним. И в тот же момент к нему пришло осознание собственной силы и покоя. Невероятно, но это было именно так. Не зря в его руке оказался светлый меч.
Архистратиг внимательно смотрел на него и видел, какие чувства обуревают сидящего перед ним смертного, уже сбросившего свою бренную оболочку. И когда Андрей осознал свой покой и силу, архангел удовлетворенно кивнул:
— Теперь еще раз про отчаяние. Отчаиваться не стоит никогда. Теологи до сих спорят, пытаясь классифицировать человеческие грехи. Иногда говорят, что их семь, иногда — что восемь. Да и в определении самих грехов идут у них споры. Знаешь, почему грех уныния и отчаяния по праву считается одним из смертных? Отчаявшийся человек не просто слаб, но интертен и безволен. А безвольного человека так просто склонить на свою сторону. На темную сторону. Разумеется, бойцы темного войска никогда не пропустят отчаявшегося человека. Они накинут ему на шею свой ловчий аркан и будут душить — вот так произошло и с тобой. Помнишь?
Да. Как это возможно было забыть. Ведь это и было отправной точкой всего того, что произошло потом с Андреем — его отчаяние. Из-за него он и заключил свой договор с Голландцевым. Продался темным силам. Но Вера…
— Не стоит ломать голову — ты не встретил бы Веру, не будь Джокера, — заметил архангел. — Пути Господни неисповедимы, но всегда ведут к свету. Не бойся ничего, если в твоем сердце есть вера, надежда и любовь.
«Есть ли?..» — промелькнула мысль.
— Есть, — кивнул архангел. — Скажу тебе еще вот что. Иногда может показаться, что добро слабее зла. Просто потому что разрушить что-то гораздо легче и примитивнее, чем построить. И отнять жизнь гораздо проще, чем родить и вырастить. Мы, воины света, вооружены лишь любовью. Но любовь — это мощнейшее оружие. Запомни: «А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше».
