– Можно у тебя посидеть немного?
Игорь, конечно, не возражал и даже достал из стола бутылку «Курвуазье», которая у него хранилась как раз на такой случай внезапного визита начальства. Коньяк ему подарила Марина на Двадцать третье февраля, он принес бутылку на работу, и она была почти наполовину полная.
– По пятьдесят граммов, и все, – предупредил Алексей Иванович.
Полковник смотрел, как Гончаров разливает коньяк. Наблюдал так внимательно, словно боялся, что тот превысит дозу.
А когда взяли стаканы в руки, Жаворонков сказал:
– Вчера в управление кадров отправили представление на тебя. Если отказа не будет, станешь подполковником. За вторую звезду пить не будем – рано пока. Но скажу другое – более важное. За правопорядок на вверенной нам территории!
Выпили залпом. Полковник поморщился слегка, после чего произнес:
– Я чего зашел. Дело о похитителях ты помнишь, разумеется. Я тут подсчитал, что Крупин вот-вот выйти должен. Ему же сначала семнадцать влепили, потом после апелляции срок скостили до шестнадцати, а с учетом содержания в изоляторе получается, что он освободится буквально на днях.
– Меня это мало интересует. Он и так получил сверх того, что дают за такое. За убийство сидят меньше.
– Он был в банде, на счету которой несколько трупов, но на это махнули бы рукой, если бы он их кассу сдал. И потом, они из чиновника миллион евро вытянули. Вот тот и попросил кого надо, чтобы хотя бы одному влепили выше крыши.
– Мне на него плевать. Я им Сережу Грицая никогда не прощу.
– Как бы то ни было, – сказал полковник, – пятнадцать лет строгача просто так не проходят: он наверняка уже сломлен и духовно, и физически. Выйдет сейчас, и что? Ни семьи, ни перспектив никаких, разве что сторожем на автостоянку, да и то вряд ли возьмут с такой статьей. Сколько ему сейчас будет?
– Пятьдесят вроде.
– Как и мне получается, но у меня двое детей, внучка родилась недавно… Жизнь не прошла мимо.
Жаворонков посмотрел на Игоря:
– Грицая хоть помянули?
Гончаров кивнул:
– Чисто символически. Все же нынешние после его смерти пришли. Немного про Гриню рассказал, но они и так знают, я им его часто вспоминаю. И портрет его в моем кабинете на стене: у всех президент висит, а у меня майор Грицай в бронежилете возле «уазика».
– Давай еще по пятьдесят, не чокаясь, за Гриню нашего незабвенного, – предложил начальник РУВД.
Выпили молча. Потом полковник поднялся.
– А ведь общак банды хранится наверняка где-то.
– Мне и на него плевать, – ответил Гончаров.
Насчет бандитской кассы Игорь Дмитриевич слукавил: если Крупин знает, где она, и, выйдя на свободу, доберется до нее, то, возможно, будут новые преступления. Это полковник Жаворонков в своем кабинете считает, что Крупа будет сломлен духовно и физически… Вполне возможно, это и произойдет, но он будет озлоблен, одержим желанием отомстить всем, кто его упрятал на долгие пятнадцать лет. Это огромный срок: за пятнадцать лет люди успевают добиться многого: завести семью, воспитать детей, сделать карьеру, попутешествовать по миру… А главное, они счастливы – хотя бы тем, что не сидели взаперти в спертом пространстве с серийными убийцами, насильниками, извращенцами, с каждым годом становясь все больше похожими на этих упырей. А потому, выйдя на свободу, Крупин будет мстить всем благополучным и успешным, добропорядочным и тихим за светлое счастье их спокойного бытия. И первым, на кого будет обращена его месть, станет майор Гончаров, который сломал его жизнь.
Игорь понимал это и ждал спокойно. На всякий случай он позвонил знакомому из руководства ФСИН и навел справки. Как выяснилось, и в самом деле осужденного Крупина собираются выпустить до конца этой недели.
– Это твой крестник?
[10]– поинтересовался подполковник ФСИН. – Если так, то пришлю на него всю информацию: характеристику и справку из оперативной части колонии. А ты уже сам узнавай, когда он вернется и встанет на учет.
Обещанные справки Гончаров получил в самом конце дня. Характеристика была самая обыкновенная: нарушений дисциплины и внутреннего распорядка не было, производственные нормы выполнял, в конце срока работал кладовщиком. В активистах не числился: в хоре и в художественной самодеятельности участия не принимал. С администрацией не сотрудничал. Отношения с другими заключенными поддерживал ровные. Начальник оперативной части тоже ничего особенного не сообщил. Осужденный был малообщительным, уравновешенным. Из агентурных источников известно, что имел всего одну драку сразу после прибытия на зону. Одному из напавших на него сломал нос, второму выбил передние зубы. Упавших на пол противников ногами не добивал. Неофициальные лидеры колонии, после того как узнали, что Крупин получил срок за участие в убийстве полицейского начальника, приказали остальным относиться к нему с уважением. А потом и вовсе поставили его угловым
[11]. Постоянно посещал спортивный зал, где работал со штангой и гирями. Физически силен. Переписку вел только с матерью. Та трижды приезжала к нему на свидания. Потом она умерла, и Крупин стал переписываться с заочницей, которая потом приезжала к нему на свидания одиннадцать раз. В их переписке не было ничего криминального: она рассказывала ему о своем житье-бытье, а он лишь о том, что мечтает скорее освободиться, чтобы соединиться с нею навсегда. Зовут его знакомую Жанна Ямпольская, зарегистрирована она в Гатчине под Санкт-Петербургом, ей сорок пять лет, и работает она в депо, занимается уборкой в железнодорожных вагонах. Имеет погашенную судимость по статьям 112 и 119
[12]. На имя Жанны Евгеньевны Ямпольской десять лет назад осужденный Крупин выдавал доверенность на право распоряжения квартирой, расположенной в Петербурге на проспекте Художников. Доверенность продлевалась каждый год…
Ознакомившись со всей полученной информацией, Гончаров понял, что вряд ли Крупин выйдет на свободу сломленным и бедным он не будет. Десять лет сдачи квартиры внаем принесли ему миллиона два с половиной. Почти такую же сумму он накопил за пятнадцать лет работы на зоне, если не тратил все заработанное на приобретение товаров в лагерном ларьке. А он не тратил наверняка – с ним делились как с угловым другие проживающие с ним в одном помещении. Следовательно, выйдя на волю, Крупа – он же Виталий Геннадьевич Крупин – будет иметь на руках четыре миллиона рублей, если не больше. Гончаров за последние пятнадцать лет не имел таких денег. У него вообще не было никаких накоплений. Марина, правда, откладывала деньги на их совместный отпуск, но не больше полумиллиона за год – это был предел для нее, а ведь доход у нее, как считал Игорь, был немаленький. Правда, она тратила достаточно много на обновление своего гардероба, да еще мужу покупала новые вещи – то куртку, то джинсы, то кроссовки или свитер. Костюм у него был один, только надевать его было некуда.
