Когда та ушла, еще раз фыркнув на прощанье, я все же сказал то, что хотел:
– Держал бы ты язык за зубами... Пока я не начал каждому встречному рассказывать всю правду про тебя.
Фарр вздохнул.
– Сразу видно, что ты, Заноза, вырос без любящих братьев в семье. Слишком уж обидчивый. Держи-ка лучше вот это, – он выбрал на доске кусок мяса покрупней и всунул мне в руку. – Такой нежной курятины не скоро отведаем... В степях одни бараны в чести, да то, что сам поймаешь. А из нас с тобой охотнички не ахти...
Это уж точно. Особенно из меня.
Мясо и правда было сочным и мягким – сразу видно, долго томили в котле, прежде, чем подать к столу. Мы разделывались с ним молча, только время от времени отвлекаясь на другую снедь. Шутка ли – весь день в седле, и только горсть изюма для отвода голода... Не то, чтоб мы спешили, но Фарр всерьез нацелился к вечеру добраться до этого городишки на границе с Тайкурданом. Сказал, мол, завтра хороший день, чтобы войти в Дикие земли. Может, набрехал, а может, и правда так. Кто ж его разберет, этого сына степной колдуньи? Я вполне допускал, что он знает о мире и его устройстве больше, чем дано другим.
Вот только от долгого сидения в седле у меня болело все, что может болеть ниже пояса.
Никогда не любил ездить верхом.
Таверна постоялого двора шумела и гудела вокруг нас. Бряканье посуды, топот ног, разговоры, шепотки, кто-то даже пытался петь, а в другом углу нестройно брякала лютня. Такие людные места я не любил тоже – из-за обилия звуков, которые сбивали с толку.
Впрочем, инжирная медовуха отлично заглушала весь этого гомон. В конце концов, я ведь был тут не один, а Высочество оставался вполне зрячим и еще довольно трезвым, чтобы заметить возможную опасность.
После третьей или четвертой кружки я понял, что пора избавиться от выпитого. И встал.
Вернее, попытался.
Пол вдруг как-то слишком резко качнулся мне навстречу, так что я едва успел ухватиться за край стола, опрокинув при этом пустую миску.
– Ооо, Заноза, да ты набрался-таки, – Фарр сцапал меня за плечо и помог удержаться на ногах. Они почему-то стали мягкими и податливыми, как будто из них разом вынули половину костей. – Далеко идти надумал?
Я прикинул свои силы и качнул головой.
Не стоило этого делать.
Пол опять стремительно ринулся мне в лоб и не врезался в него только потому, что Фарр успел подставить мне вторую руку.
– Ба!.. Ну, ты и красавчик. А говорил, ничего тебя не берет... Видать, не то пробовал! Давай, помогу тебе доползти то кровати. Или сначала нужник?
– Нужник...
Да, медовуха-то оказалась коварная... Пилась так легко, даже в голову не шибала. А поди ж ты... стоило только встать...
До отхожего места мы не дошли. Я понял, что это слишком сложно, и осквернил одну из стен постоялого двора. Глядя на это дело, Фарр только посмеивался да придерживал меня, чтоб не свалился.
Но впереди же еще была лестница на верхний этаж, где нам обещали отдельную комнатушку...
– Лучше я в конюшню пойду... Она ближе.
Тут Фарр рассмеялся уже в полный голос, легко взвалил меня на плечи и зашагал в сторону света, который сочился из дверей харчевни.
Наверное, это было довольно унизительно... Но я понял, что мне уже все равно.
В этом тесном углу, который тут именовали отдельными покоями, имелась широкая лежанка, покрытая тюфяком и небольшое окно, сквозь которое в комнатушку залетали злые комары. Сгрузив меня на тюфяк, Фарр отыскал свечу и сунул мне в руки.
– Зажги-как! А то темно как заднице у демона.
Огонь озарил убогое жилище, да только хоть с ним, хоть без него я едва различал набор мутных пятен. Тюфяк вонял застарелым человеческим потом, мышиным пометом и затхлостью, но, пожалуй, это было все-таки лучше, чем сеновал... Я закрыл глаза и полетел в какую-то бесконечную бездну.
– Ли? – голос Фарра выдернул меня из этого падения, когда я уже почти позабыл кто я и как меня зовут. – Давно хотел спросить... Откуда у тебя над головой эта черная прореха?
Лучше бы я продолжал падать.
– Тебе что, дядя Патрик не рассказывал? – язык меня едва слушался. – Я ж говорил ему. Это наше родовое проклятье... Всегда там было так, сколько себя помню... А что, сильно заметно?
– Да... Сильно. Дядя Пат сказал лишь, что у него не хватит сил помочь тебе. Но не объяснял, почему. А ты... заглядывал... туда?
– Конечно, – я улыбнулся, посмотрев в черные глазницы своей темноты. Они были мне привычны, как застарелая рана на самом видном месте. – Много раз.
– И... что там?
– Там... – я от открыл глаза и вздохнул. – Там смерть.
Долгое время Фарр молчал. Он лежал рядом, и я почти кожей ощущал его смятение. Сон уже почти коснулся моего сознания, когда он вдруг произнес еле слышно:
– Надеюсь, Кайза сумеет заткнуть эту дыру. Полагаю, очень скверно повсюду носить смерть за собой...
– Ну... я привык. Это не больно.
– Не больно...
– Да... Просто все идет не так... Вот и из Янтарного Утеса пришлось уехать. Хотя твоего дядю я хорошо понимаю – кому нужен такой источник несчастий в доме?..
– Что!? – Фарр даже привстал на лежанке. – Что ты мелешь, дурень?! Ты правда решил, будто он тебя просто выкинул, как паршивого щенка?! О, боги... Лиан, ты в самом деле очень глупый, если думаешь так. И совсем не разбираешься в людях... Дядя Пат просто хочет тебе помочь. А с твоей черной прорехой он вполне способен справиться и не позволить ей коснуться других. Даже я такое могу...
Инжирная медовуха кружила мою голову. И соломенный тюфяк кружила тоже, а вместе с ним и всю комнату. Язык словно жил у меня во рту сам по себе и спросил то, чего я бы никогда не попытался узнать, будучи трезвым.
– Фарр... зачем тебе это? Зачем ты вообще поехал со мной?
Он усмехнулся.
– Не знаю... Ты смешной. Я всегда хотел такого младшего братца.
– Тебе что, кузенов мало?
– Кузенов я вижу нечасто... И у них другой путь.
Я задумался, но голова совсем не хотела соображать.
– А у нас какой путь?
– Пока что в степь, к шаману. А там посмотрим...
Во сне я видел Айну.
К сожалению, это не было видение сноходца, лишь обычный ночной образ в голове... Я видел ее девочкой, такой, какой она была в дни жизни при дворе – совсем юной, с пальцами в чернилах и настороженным взглядом. Странный сон. Откуда мне было знать про эти чернила? Про то, что она носила скучное темно-синее платье и отращивала волосы? В ту пору я мог узреть ее только в своих спонтанных видениях, и они были слишком путанными, больше походили на мозаику или узор витража. В этом же сне я будто стоял рядом с ней наяву и мог рассмотреть каждую мелочь, каждую деталь... как когда-то, когда еще был способен видеть по-настоящему. И эта юная девочка улыбалась мне, протягивая в ладони нечто излучающее столь яркий свет, что и не разглядеть его источника. Я позвал ее по имени, а она рассмеялась, дунула в кулак, и этот свет вырвался из ее руки искрящимся потоком, который охватил меня всего целиком.
