– Ты что, подслушивала что ли? – ровным, недрогнувшим голосом спросила Шуна. – Ну и ну... вот уж не ждала от тебя... А если и так? Что тогда? Он хорошенький и сладкий. И влюбился в меня, дурень, по самую макушку...
– Шуна! Он же мальчик еще!
– Да?.. А чем мальчики хуже девочек? Он не младше своей сестры, которая целуется с отцом моего ребенка!
– Так ты... Ты что, решила отомстить им всем? Вот так? Использовать этого бедного ребенка?! Да ты правда сошла с ума!
Шуна дернула плечом.
– Думай как хочешь. Мне все равно. Только не учи меня жить! – она помолчала немного, глядя блестящими глазами на дорогу, потом вдруг выронила нож (тот звякнув, упал под скамью) и добавила тихо: – Да не было ничего... Ты, видать, на самом интересном месте ушла. Но он правда поцеловал меня. Сам. Ребенок, говоришь... Айна, дети так целовать не умеют. Я... я даже с Лианом ничего подобного не чувствовала. А потом он сказал... Знаешь, что сказал этот «ребеночек»? «Я, – говорит, – все бы отдал, чтобы быть с тобой, да только у меня ничего нет, кроме костылей и моего тайного имени... А это не то, с чем приходят к любимой»... Сказал, что нам обоим нужно время...
Из груди у Айны вырвался вздох.
– Время... Шуна, он и вправду мудрей тебя.
– Похоже на то. А имя у него красивое...
– О!.. Так он его назвал?
– Да...
Айна снова вздохнула. Ну что тут скажешь? Если человек открывает тебе свое тайное имя, которое дано только для самых близких, это уже не шутка. Она отыскала тонкую ладонь подруги и нежно сжала ее. Злиться на Шуну почему-то было почти невозможно.
– Ты совсем... совсем не веришь, что Лиан вернется? – спросила она с трудом.
Шуна покачала головой и отвернулась.
– Вереск не умеет лгать. Даже если хотел бы. Он какой-то... заколдованный будто. Когда ты захочешь узнать о чем-то правду, спроси у него.
– Так ты... ты спросила про Лиана? И Иву? Но ведь он не может знать всего. Не может знать будущего, – сказав это, Айна тут же осознала всю глупость своего утверждения. – Или... может?
Шуна кивнула. Нагнулась и подняла из-под скамьи нож, но так и осталась сидеть, потерянно держа его в руке. Сердце у Айны сжалось от боли. Нет, сама она никак не могла поверить в то, что их привычный ровный и понятный мир утрачен навсегда. Это казалось невозможным. Ведь вот же – маленький круглый живот подруги, в котором зреет новая жизнь... Ребенок Лиана. Его плоть и кровь. Как он может не быть рядом? Как может по доброй воле отказаться от того, что было ему так дорого?
Перед глазами вдруг встал тот страшный день, когда ведьма захватила их корабль и Лиан лежал на полу в каюте – раненный, беспомощный – а Шуна обнимала его и пела степную колыбельную.
Она по-настоящему любила его.
А он? Неужели правда мир может быть таким нелепым и безумным, что даже увечный мальчишка способен дать ее подруге больше, чем человек, который увез эту девочку из степи и подарил ей дитя?
Дорога струилась под колеса фургона. Солнце все еще светило ярко, но дни уже начали сокращаться, предвещая конец светлого времени.
Фарр. Быть Источником
1
Говорят, что к боли можно привыкнуть – и к телесной, и к душевной.
Говорят, со временем она ощущается меньше.
Теперь я знаю, это ложь.
Невозможно привыкнуть к страданию. Нельзя не ощущать дыру в груди, и то как ветер свищет сквозь ее рваные края. Можно только глушить эту боль, задвигая ее в глубину – вином, трепотней, глубоким сном без сновидений.
Но в том и беда... я редко проводил ночь без снов. И в этих снах боль не знала пощады, она была еще хуже, чем наяву.
Снова и снова я видел, как мальчишка со шрамами на руках подходит к обрыву и падает, падает с него в бесконечную пустоту.
Я никогда не успевал его остановить и, просыпаясь, долго лежал, глядя в темень. Чувство утраты было таким живым и настоящим, что еще долго оставалось со мной в реальности, раздирая душу на части, выворачивая ее наизнанку.
Если бы только время можно было повернуть вспять! Вернуться в ту точку, когда мой брат сидел рядом со мной на берегу в солнечном гроте, когда вода беззаботно плескалась у наших ног, а сам он смотрел на меня своими ясными глазами, в которых почти не было тени, только ее предчувствие. Если бы знать, как все сложится, и ни за какие пряники не позволить ему ехать в Эймурдин...
А еще лучше вернуться в те дни, когда мы только собирались за близнецами – сказать младшему, что это не его дело... Чтобы не было той дороги, когда они с Ивой ехали в одном седле и незаметно срастались душами.
Но, даже если ты Дархисана, есть вещи, исправить которые невозможно. Время всегда движется только в одну сторону, и я чувствовал, как оно уходит, утекает соленой морской водой сквозь мои пальцы, сколь бы плотно я их ни сжимал. Удивительная магическая связь по-прежнему относила меня к корням Эймурдина, но чем дальше, тем реже это происходило, словно она истончалась, таяла, теряла свою силу.
Да и право... так оказалось легче.
Слишком невыносимо было видеть Лиана полуживым, неподвижным, оторванным от нашего мира. Видеть, как тонкие темно-зеленые стебли опутывают его руки, плечи, шею... как они прорастают своими крошечными голубыми корешками сквозь бледную до синевы кожу. Словно Лиан – и не Лиан вовсе, а просто дерево, обвитое диковинным плющом. Только плющ питается чужими соками, а эти удивительные стебли сами давали жизнь моему брату. И золотые звездочки маленьких цветов мерцали в такт его медленному, едва заметному дыханию. Они были повсюду... покрывали все его тело, а на голове, где стебли сплетались в причудливый венок, похожий на корону, цветы сияли особенно ярко. Лиан походил на сказочного духа, на вечно юного жениха Лесной Королевы. Да только вот на самом деле он был теперь ничей жених... ничей муж, ничей брат и ничей отец.
Говорят, боль становится со временем меньше, но чем больше проходило дней, тем отчетливей я понимал, что эта дыра в груди не зарастет никогда, если я не успею попасть в Эймурдин до того, как Лиан откроет проклятые Врата. Теперь я знал, что ощущала Айна все те годы, когда искала его, рвалась ему навстречу. Знал и ужасался тому, как она это вынесла, потому что самому мне было невыносимо.
Сны...
Они стали навязчивы и неизбежны. Я не знал иного способа укрыться от них, кроме как выхлестать полную бутыль крепкого вина или браги. Спиртное давало шанс дожить до утра без видений, но я не мог вечно быть пьяным... К тому же на другой день за это приходилось расплачиваться жестокой головной болью. А боли мне и так хватало.
Кабы не эта боль, не эта ужасающая слабость, никакие дядины доводы не удержали бы меня в Арроэно.
Этот маленький захолустный замок на границе Ферресре с Тайкурданом ничуть не походил ни на привычный мне Солнечный Чертог, ни на любимый Янтарный Утес. Был он тихий и скромный, порядком обветшавший. Айна сказала, что Арроэно напоминает ей родной замок Берг из Северного удела. Впрочем, замок своего дяди моя жена знала по большей части только с одной стороны, той, что оставлена для прислуги, а в графских покоях бывать ей не доводилось. Папенька Рина небось сильно бы удивился, увидь он девочку с Грязного двора в своей гостиной... А, вот, хозяйка Арроэно была Айне бесконечно рада. Как и всем нам. Дня не проходило, чтобы пожилая баронесса не напоминала о том, какая честь и удача для нее – принимать в своих владениях таких бесценных гостей.
