И вот он остается один.
Покрутил головой, постарался забыть сосущее чувство тревоги. Вышел на авансцену — еще раз прорепетировать финал. В финале очень важен последний поклон. Он отставил ногу и поклонился — искренне и сердечно, прижав руку к сердцу. Еще раз. И еще. Он уже слышит гром аплодисментов. Поклонился еще раз — так низко, что даже из первого ряда никто не заметил бы издевательскую усмешку.
18
Начали собираться братья по ордену. Люди в масках в полночный час — не редкость, их довольно часто можно видеть вокруг городских театров и дворцов. Маскарады снова в моде. Короткий период растерянности после выстрела в опере миновал. Можно спокойно надеть маску и домино без опасений, что тебя сочтут якобинцем. Город вернулся к прежней жизни. Что может быть лучше маскарада? Только под защитой маски свободно и легко. Знать, что рука, которую ты поглаживаешь в менуэте, может принадлежать кому угодно, что ты сам — не ты, а кто-то другой. Анонимность придает такую смелость и уверенность, о какой без маски даже мечтать не приходится. Робкие становятся смельчаками, скромных обуревают страсти, молчаливые сочиняют мадригалы. И при этом все знают: обтянутая шелком картонная маска с прорезями для глаз не может сделать тебя вовсе неузнаваемым. Город невелик, все друг с другом знакомы, и быть неузнанным куда труднее, чем притвориться — сделать вид, что не узнаешь ты и не узнают тебя. Графиня меняется одеянием с компаньонкой, граф примеряет мундир капрала, сын богатого буржуа щеголяет в костюме Арлекина — и хоп! — пускаются в приключения, которые записаны в Книге судеб совсем других людей. Поцелуи, объятия за гобеленовой ширмой, друг или подруга на одну ночь. Красавица может быть бедна, как церковная крыса, но если ты урод — будь любезен быть богатым, как Крез.
Братья по ордену к этой категории не относятся. Они прекрасно узнают друг друга, а маски — скорее обычай. За долгие годы, как и любой обычай, он оброс множеством неписаных правил. Например, нельзя дважды появиться в одной и той же маске, каждый раз шьется новая. Мартышки, козлы, рыцари, чумные лекари. Кое-кто держится особняком. Другие пришли небольшими группами — прямо с вечеринки во флигеле дворца, где пережидали жару, попивая прохладительные напитки и гадая, чем собирается удивить их Тихо Сетон. Разумеется, никто не гуляет по городским переулкам в маскарадных костюмах — переодеваются в Королевском саду. Самшитовые кусты разрослись необычайно и потеряли свою правильную геометрическую форму, за ними легко спрятаться. Ничего удивительного: за все лето к ним ни разу не прикоснулись ножницы садовника; экономят и на этом.
В Воксхаллене
[21] продолжается вечеринка. Гостей, судя по всему, немного, почти все уже разошлись. Скрипача уговорили играть соло без аккомпанемента. Уговоры наверняка подкрепили изрядной дозой перегонного. Неписаный и никем не разгаданный закон: чем пьянее музыкант, тем охотнее выбирает он минор.
В заросшем саду тут и там мелькают тени ночных бабочек. Кому, как не им, знать: далеко не все мужчины добились успеха у своих дам и ищут, кто бы облегчил их быстро, умело и недорого. Присутствие братьев по ордену вдохновляет еще больше, но те нынче не расположены к дешевым удовольствиям: у предстоящей ночи в чреве таится нечто куда более изысканное. Ожидание затягивается. К счастью, стена «Несравненного» стоит под углом к садику и образует укромное пространство, где можно без помех облегчить мочевой пузырь, пока каменный Марс укоризненно поглядывает с консоли.
Вечер прекрасен, жара спала. «Несравненный» великолепен, как и днем: башни и дымовые трубы устремлены к звездам, а если смотреть с фасада на крутую, смутно поблескивающую крышу с приподнятыми ставнями мансардных окон — настоящая лестница в небо, другое сравнение в голову не приходит.
Многие пожимают плечами — какой же это театр? Каждый камень вопит о кровожадности заказчиков, особенно рельефы. Вместо Амуров и Психей — длинный ряд пушек, мортир, знамен, кавалеристы на скаку грозно занесли свои сабли. Оскаленные львиные пасти, отрубленные турецкие головы в чалмах, римские воины в шлемах с плюмажами. Время яростных битв и сокрушительных побед. Разве тут место для деревянных мечей, картонных щитов и шелковых кирас?
Но братья по ордену не переживают. Наоборот, рельефы кажутся им забавными и даже парадоксальным образом соответствующими моменту.
Сумерки придали замершему в ожидании «Несравненному» дополнительное обаяние волшебной сказки. На церкви Святого Якоба пробило полночь. При входе у каменной лестницы — Болин в меховой накидке, на голове у него маска с оленьими рогами. Никто не пройдет в здание, не прошептав на ухо имя и не пожав руку условленным пожатием. Никаких слов не произносится, но кое-кто успел переосвежиться, и Болин запоминает имена нарушителей для последующего выговора. Недостойно для братьев. Обменивается многозначительными взглядами с львами и волками — он узнал бы их мгновенно даже в самом изощренном маскарадном костюме. Конечно, Болин не показывает виду, но на душе тревожно — и от ожиданий, и от опасности, которой он подверг себя добровольно, поддавшись на затею Тихо Сетона. Зачем он это сделал?
Объяснить трудно, но странно: никаких угрызений. Игра есть игра, а он давно уже не испытывал наслаждения риском, когда на одну карту поставлено состояние.
— Вы готовы?
Сетон сидит в грим-уборной на третьем этаже в юго-восточной башне. Альбрехт перед ним на стуле. Сетон протягивает ему бокал с вином — не слишком много, но достаточно, чтобы не оробеть и не растеряться перед публикой. Юноша пытается унять дрожь в руках. По всему видно — ему очень страшно.
— Тебе нечего волноваться, — мягко и доверительно произносит Сетон. — Эти люди другого сорта, не такие, как те, с кем тебе приходилось встречаться. Люди, которых ты видел у Свалы, — простодушны, суеверны и полны предрассудков. Неспособность думать и рассуждать они выдают за кротость и богобоязнь. Скудные души падки на осуждение. Сегодня слушатели совсем иного сорта, они много видели, много знают и полны доброжелательности. Тебе всего-то нужно рассказать им все в подробностях. Не волнуйся: у тебя красивый голос, и я уверен: он не сорвется. Не бойся, мой друг, ты среди друзей.
Альбрехт нервно улыбнулся и сделал большой глоток вина. Сетон в десятый раз осмотрел его одежду. Та же самая, что и всегда: потертые панталоны до коленей, льняная рубаха с множеством черных пятнышек: каждая случайно долетевшая искра из очага оставляет след. Часов у Сетона нет, но уже пробило полночь — значит, пора начинать.
— Пора, Альбрехт. Пошли. Я провожу тебя до сцены и все время буду за кулисой. Совсем близко.
Помощники Болина заняли места рядом со сценой, но в паутине пыльных и неказистых коридоров и переходов пусто. Два пролета по винтовой лестнице вниз, в трехэтажный подземный лабиринт. Повсюду большие деревянные катушки с намотанными канатами для движения поставленных на колеса декораций. Удивительно… у всех этих бесчисленных, от пола до потолка механизмов единственное предназначение: воплотить фантазии драматургов.
