— Ты, это, чья будешь? — спросила спекулянтка Лизу, — небось, дочь полковника?
— Генерала.
— Ну, захотела свободы, генерал-от, небось, контра, и члены семьи врага трудового народа не лучше.
— Мы ни в чем не виноваты, мы из Петрограда, сюда приехали, потому что там было голодно.
— Рассказываете сказки, милочка. Наверняка папаша Ваш в Архангельск пробирался к белым, но не вышло.
— Я не буду ни в чем оправдываться, Вы мне все равно не поверите, — решительно заявила дочь генерала.
На другой день после освобождения из тюрьмы Смыслов пришел по адресу проживания семьи Мизенер. Ему сообщили, что вчера вечером все были арестованы по приказу наркома Кедрова.
— Как арестованы, за что?
— Нам-то почем знать!
Передать отчаяние подпоручика было невозможно. Ах, если бы он пришел вчера, плевать, что в обносках и с тюремным запахом, она бы поняла его и простила. Теперь он свежевыбрит, поглажен и даже пахнет одеколоном. Но ужас в том, что ее уже нет. Если действительно она в лапах бывших сотрудников Советской ревизии, то что они могут предъявить девочке семнадцати лет? Ничего. Даже ему чекисты не смогли ничего предъявить и выпустили.
«Скорее всего, просто проверка, допросят, подержат несколько дней и отпустят», — успокаивал себя Смыслов.
Он шел по улице и от отчаяния никого не видел, пока не столкнулся с мужчиной, который нес большой саквояж.
— Извините Бога ради. Я виноват, задумался.
— Ничего, бывает, — ответил мужчина, — Вы, если не ошибаюсь, подпоручик Смыслов?
— Откуда Вы меня знаете?
— У нас есть общие друзья, — человек сделал многозначительную паузу, — и они о вас хорошо отзывались.
— Кто же это?
— Два англичанина, господа Бо и Гиллеспи.
— Ах да, — усмехнулся Смыслов, — а Вы их откуда знаете?
— Разрешите представиться, Турба Александр Васильевич, типограф, издатель.
— И что Вы сейчас издаете?
— Это секрет, но благодаря своей неловкости Вы чуть было его не раскрыли.
— Вы меня заинтриговали.
— Отнюдь, если бы я не знал, что Вы помогаете союзникам, я бы с Вами не стал даже разговаривать, но я знаю и поэтому хочу предложить Вам помочь теперь общему делу спасения России.
— Меня только что выпустили из ЧК, — сказал Смыслов, — я еще на успел как следует вдохнуть воздуха свободы.
— Тем более. Вы чисты перед властью. И наверняка не откажете мне в одной услуге.
Смыслов подумал, что пока прояснится ситуация с задержанием семьи генерала, надо как-то убить время, тут предлагали провести его с пользой для общего дела.
— Что именно я должен сделать? — спросил он Турбу.
— Доставить этот саквояж по адресу.
— Наймите извозчика, — немного обидевшись, сказал Смыслов.
— Вы не сердитесь, меня могут в любой момент арестовать, а содержимое этого саквояжа очень нужно сохранить для дела.
— А что там?
— Деньги, конечно.
— Нет, с деньгами я уже один раз погорел и оказался в ЧК.
— Значит, второго раза не будет, закон физики.
— Хорошо, — махнул рукой подпоручик, — слушаю Ваше задание.
— Вы должны отвезти эти деньги на хранение в Пятницкую церковь отцу Иоанну Мальцеву. Он наш человек, сочувствует делу спасения России и сохранит средства.
— Я не могу принять их без пересчета.
— Ну что Вы, я Вам доверяю. В случае чего, напечатаем еще.
— Что вы такое говорите?
— Эти деньги поддельные, я же типограф высокого класса.
— Это государственное преступление!
— Совсем нет. Советы втихаря печатают точно такие же кредитные билеты от имени императорского правительства, они на это права не имеют, как и я, но активно используют ресурсы государственных типографий. По сути, их продукция ничем не отличается от моей, то и другое выпускается незаконно. А если так, то в чем преступление? Императорской власти нет, значит, их купюры по сути своей деньгами не являются.
— Но Вы же хотите пустить их в оборот?
— Разумеется, но в том-то и дело, что я этим приближаю конец большевистской власти, теперь Вы понимаете?
— Теперь да.
— Поможете?
— На святое дело всегда готов!
На протяжении двух дней Смыслов перевозил на хранение в церковь сделанные Турбой денежные знаки. На них заговорщики планировали купить винтовки и вооружить всех желающих, когда войска союзников будут подходить к Вологде. Священник, отец Иоанн Мальцев, молодой грамотный батюшка, радевший за восстановление законной власти, прятал деньги в алтаре.
— Сюда они зайти не посмеют, — улыбнулся он Смыслову, а посмеют — Господь покарает.
На третий день Турба в условленное место не пришел. Священник Мальцев, округлив карие глаза, прошептал: «Мне передали, что он арестован».
Смыслов снова оказался в одиночестве. Но теперь политика уже не казалась ему таким важным делом, все его мысли были только о Лизе.
Александра Васильевича Турбу арестовали случайно. Он заступился за дамочку, у которой шпана вырвала сумочку, и был задержан проходящим патрулем для установления личности. Увидев документы спасителя женщины, старший патруля приказал солдатам доставить Турбу на вокзал в штаб Завесы. Через несколько часов окровавленное тело задержанного кинули на холодный пол пакгауза. Там уже было несколько арестованных.
— За что Вас так? — спросил Турбу другой арестант, по виду похожий на крестьянина-кулака.
— Заступился за женщину, — через силу ответил избитый эсер.
— Да неужто ж за одно это в кутузку сажают? Вот времена пошли. Одно дело я, сподобил бог ехать в город овощи кое-какие менять на мануфактуру, так задержали за спекуляцию, а я что, где же взять отрез бабе на сарафан, нетути в продаже ничего, вот и менял. Какая же моя вина?
— Ты, братец, откуда будешь?
— Да с Пошехонья мы, со станции Чебсара.
— А звать-величать как?
— Олександром кличут по-простому.
— Слушай, Александр! Мне отсюда не выйти, я прошу тебя ради Бога пошли телеграмму моей жене. Деньги я тебе дам.
Турба через силу нагнулся и вытащил из сапога сверток. На вот, возьми всё, мне теперь ни к чему, только телеграмму отправь.
— Сделаем, барин, не сомневайся. Говорите, что сообщить, и адрес.
Турба назвал питерский адрес. Крестьянин повторил и кивнул головой, дескать, запомнил.
— Напиши ей: прощай, дорогая Зина, не поминай лихом, — прошептал Турба.
