На следующий день его снова пытали. Били жестоко без пощады, насмерть. Но Турба опять выжил.
— Черт с ним, он уже выдал всё, что нужно. По адресу в Петрограде проведены аресты, — махнул рукой Кедров. — Наш подсадной агент сработал убедительно. Распорядитесь премировать его отрезом ткани из конфискованных у буржуазии запасов. Теперь надо искать Гиллеспи!
— Мизенер Елизавета, на выход, — скомандовал караульный.
Девушку повели вдоль перрона, руки назад, один солдат спереди, второй сзади, — не убежишь. Да и куда бежать, если тебе семнадцать лет, и все родные так же томятся под арестом.
— Залезай в вагон, живо!
Лиза открыла двери, в салоне вагона за столом сидела молодая женщина с короткой стрижкой.
— Ты знаешь, кто я?
— Нет, не имею чести.
— Не имеешь чести, — женщина усмехнулась, — что, конвоиры по дороге отняли?
— Я не в этом смысле, — покраснела Лиза.
— А я как раз в этом, вы, гнилая контрреволюция, давно уже продали империалистам свою честь и совесть и прислуживаете им с холуйским пристрастием.
Женщина говорила выразительно, по-театральному делая паузы, было видно, что она имела опыт выступления на митингах и знала, чем надо поразить толпу.
— Я Ревекка Пластинина, карающий меч революции в моих руках, и только от меня зависит, опустится он на твою голову или нет.
— Я ни в чём не виновата, — прошептала Лиза.
— Да неужели? — изумилась Пластинина. — Может расскажешь представителю Советской власти, как путалась с американскими агентами? Как принимала от них подарки за верную службу, как спала с американским послом, шлюха!
— Это не правда, — зарыдала Лиза, — я учила с ним французский, мы повторяли грамматику.
— Теперь это так называется, значит?! Отпираться бесполезно, у нас есть показания людей, которые всё это видели.
— Чьи показания?
— Не веришь представителю Советской власти? Дворника Михеева знаешь? Его показания. Прислугу Тарабухину не припомнишь? Её тоже допрашивали, и она подробно рассказала про обеды ваши, и про занятия в кабинете, и про секретаря американского Армора Нормана, который втайне собирал информацию против Советской власти.
— Наоборот, Норман порядочный человек.
— Вот видишь. Во всём и созналась. Этот Норман, или как там его, агент американской разведки, прикрывавшийся дипломатическим паспортом, он арестован и будет осужден по всей строгости революционного закона.
— Он в тюрьме?
— Да, и уже во всем сознался, назвал, между прочим, фамилию твоего отца, который изобличен нами как белогвардейский агент и руководитель заговора против Советской власти.
— Папа не мог, он болеет.
— Молчать! — глаза Ревекки Акибовны налились кровью, — раньше надо было думать, пока под расстрел не повели.
— Расстрел? — Лиза осеклась, закрыла лицо руками и залилась слезами.
Пластинина встала из-за стола, поправила юбку, подошла к дочери генерала и наотмашь ударила её по лицу.
— Получай, гадина. Поделом тебе, тварь продажная, родину продала за веселье и сытое житье.
— Я никого не продавала!
— Ах ты так?
Она принялась из всех сил наотмашь бить Лизу по лицу, та пыталась закрыться ладонями.
— Эй, солдат! Свяжи ей руки, брыкается мразь.
Караульный достал веревку и стянул Лизе локти. Лопатки несчастной оказались сведены вместе, верхняя пуговка на блузке расстегнулась, обнажив гладкую белую кожу на груди арестованной.
Пластинина взглянула на этот кусочек невинного девичьего тела, и он пробудил в ней волчицу.
— Вот так-то лучше, — сказала она и снова начала с силой лупить девушку по щекам.
Волосы Лизы перепутались и слиплись от крови и слез, глаза заплыли о кровоподтеков. После очередного удара она рухнула на пол.
— Посмотри там, — сказала Пластинина караульному, — неужели потеряла сознание?
— Она без сил, Ревекка Акибовна, — ответил солдат, — сильно вы её отпотчевали, весь марафет насмарку.
— Он ей больше не понадобится. Её вина как агента Антанты доказана всеми обстоятельствами дела. Можешь уводить.
Караульные вели Лизу обратным путем по перрону: грязную, избитую, в кровавых подтеках.
— Молодая какая, жить бы да жить, а с буржуями снюхалась, — как бы сам себе сказал замыкающий караульный.
— Это не наша забота, Ревекка Акибовна лучше знает, кто в чем виноват, — ответил ему идущий спереди.
В караульной комнате, где содержались арестантки, Лизу встретили приглушенным шепотом:
— Эк тебя изувечили, девонька, кто допрашивал?
— Пластинина, — едва слышно прошептала Лиза, — Ревекка Ак… — дальше она выговорить не смогла.
— Это она, — сказала задержанная за спекуляцию тётка. — К ней лучше не попадаться — зверь-баба. Откуда только такая и взялась? По виду образованная, жидовочка, говорят, фельшерицей работала, а теперь вот при штабе контру уничтожает.
— Говорят, она живет с Кедровым, который главный по Завесе, по ночам на Богородском кладбище людей стреляют, а потом пьют. Не пить нельзя, с ума сойдешь.
— Что со мной будет? — снова прошептала Лиза.
— Ой, девонька, не знаем, Пластинина если кого взяла в оборот, не отпустит.
Елизавету Мизенер, дочь отставного русского генерала вместе с родителями и другими задержанными расстреляли на Богородском кладбище ночью в начале осени 1918 года В те дни расстрелы шли каждую ночь. Кедров уже знал, что Завесу реорганизуют и подчищал концы. По делу «золотой пуговицы» было казнено одиннадцать человек, остальные подвергнуты заключению. Заговор эсеров принес меньший результат, расстреляли всего троих, включая Александра Турбу. Часть заговорщиков заблаговременно уехала в Архангельск.
В ночь после расстрелов у ямы оставляли часового. Утром приходила команда из числа красноармейцев закапывать яму. Караульным было страшно оставаться в таком месте и они, зная, что проверять никто не будет, часто покидали пост до рассвета.
И тогда у расстрельных ям на кладбище появлялись человеческие фигуры. Родственники искали своих, чтобы предать земле по христианскому обычаю. Кедрову об этом докладывали, но он махнул рукой: «Пусть хоронят, хлопот меньше».
Среди ночных посетителей кладбища встречались и мародерды, как без них в таком деле. Их больше всего и боялась охрана и, вступая в молчаливый сговор, они предпочитали друг друга не замечать.
Грабители срывали одежду, шарили по телам в поисках украшений и денег. Появились они на кладбище и в ночь расстрела генеральской семьи.
Один из воришек наклонился над дочерью генерала и принялся обшаривать ее одежду. Неожиданно девушка застонала и открыла глаза.
