— Смотри, девка-то живая, стонет, — шепнул товарищу ночной охотник за наживой.
— Отстань, не наше дело.
— Подожди, сейчас пощупаю ее.
Он стал трогать девушку руками, старясь нащупать рану.
— Вот, рука задета немного и все, цела девка-то.
— Нам-то что?
— Да как, невинная душа, какая с неё контра, давай, помогай, вытащим, а там посмотрим.
Расхитители подняли тело на поверхность и, положив на попону, поволокли в сторону от железной дороги.
— Стой! Кто идет? — негромко крикнул из кустов караульный.
— Тише, братушка, порядок, — громко шепнул ему один из шайки, — все, кому надо, лежат, никто не ушел. Мы тут по-малому промышляем, уж не замай.
— Чтобы я вас тут больше не видел, — крикнул уже громче караульный.
— Уходим, братишка!
Грабители приволокли Лизу к ожидающей их в кустах бричке, погрузили и тихонько, не поднимая излишнего шума, повезли в сторону пригородной деревни Ковырино. Там в домах нашли себе пристанище и противники власти, и бандиты, и те, кто просто хотел отсидеться в тревожные месяцы.
Сюда не заглядывали бойцы Завесы и чекисты. Сил для большой облавы у них не хватало, а малый отряд запросто мог и сам сгинуть в вологодском окологородье. Власть уверенно держала в руках только центральную часть города и вокзал.
Глава 28
Через несколько дней Смыслов снова пришел в дом, где квартировал генерал Мизенер с семьей.
— Обратитесь к ней, она все знает, — хозяин дома показал жестом на женщину средних лет с заплаканными глазами в черном кружевном платке.
Иван Петрович хотел было задать вопрос, как вдруг женщина, словно узнав его, горько разрыдалась.
— Вы, наверное, Смыслов?
— Да, откуда Вы знаете?
— Лиза мне все рассказала, она ведь вас любила.
— Почему любила? — оторопел Смыслов.
— Нет их больше!
— Уехали? Куда же?
— Недалеко, на Богородском кладбище они, в общей могиле.
— Как? за что?
— Я точно не знаю, но генерала Мизенера с семьей расстреляли по приказу Кедрова, как участников контрреволюционного заговора.
— Подождите, — Смыслов беспомощно присел на крыльцо, — какого заговора?
— Я говорила ей, что походы в посольства обязательно припомнят, а она только смеялась. Там, говорит, такие милые люди, я повторяю с послом французскую грамматику.
— Подождите, я ничего не понимаю, — Смыслов проглотил ком в горле, — какой посол, при чем здесь грамматика?
— Так Вы ничего не знаете?
— Конечно нет, я случайно увидел Лизу в городе еще в середине июля, но в тот же день был арестован, отпущен только сейчас. Узнал адрес, прибежал, а мне говорят, что они арестованы. Я подумал — ошибка, генерал пожилой человек, он не опасен власти, а Лиза и ее мать далеки от политики.
— Молодой человек, Вы и вправду ничего не знаете.
— Разве это не правда?
— Только отчасти. Здесь в Вологде Лиза часто бывала в американском посольстве, ее видели в городе с молодыми иностранцами. Она пользовалась их вниманием и поддержкой.
— Значит, она забыла меня?
— Нет, что Вы, она про Вас везде спрашивала, говорила, что Вы пропали в Финляндии еще зимой.
— Я не пропал, просто задержался по службе.
— Она просила иностранцев помочь ей найти Вас, они обещали.
— Я сам нашел Лизу, но в тот день, когда меня выпустили из тюрьмы, я не мог ее увидеть, а на следующий день их уже арестовали. Это какой-то злой рок не дает мне увидеть ее.
— Теперь уж что говорить, царствие им небесное, — грустно сказала женщина в платке.
— Но за что? — Смыслов вложил в эту фразу все свои переживания.
— За то, что общалась с иностранцами, а родителей за участие в контрреволюционном заговоре. При обыске у генерала нашли бумаги какого-то «Союза возрождения России».
— Может быть «Союза спасения родины и свободы»? — переспросил Смыслов.
— Не знаю, я не разбираюсь. Этого оказалось достаточно для приговора.
«Вот и все, — думал Иван Петрович, — история любви закончилась, как в дешевом детективном романе, где все в итоге умирают, а главный герой остается страдать.
К чему упрекать себя, ясно и так: он не сумел сберечь свою дорогую Лизу. Какие-то глупые условности оказались важнее, чем скорая встреча, и теперь, когда все кончено, у него нет иного пути, кроме того, чтобы пустить себе пулю в лоб.
Когда он учился в университете, на курсе застрелился один студент: не выдержал насмешек после того, как стало известно о его членстве в содомском обществе «Колокольчик». Но это один застрелился, остальные продолжали жить, а подонок Смолин и вообще преуспел, как ни в чем не бывало работает на Советскую власть.
На фронте после революции тоже случались самоубийства. Офицеры стрелялись из-за невозможности выполнить присягу на верность монархии, от страха за свое будущее и, наверное, от личной слабости. Некоторые не смогли пережить хамство толпы подчиненных, которые после Приказа номер один
[27] стали открыто издеваться над офицерами.
Кому они что доказали? Разве что сами себе. Самоубийство — это уход от решения проблем, быстрый и решительный. Но ведь оно не решает эти проблемы. Они остаются, и теперь уже другие люди должны будут что-то с ними делать, и, может быть, это будет стоить им жизни. Получается, что самоубийца совершает малодушный поступок, перекладывая на плечи других то, что должен был сделать сам.
«Значит это не мой путь, — подумал Смыслов, — а каков тогда мой? Борьба с тиранией большевиков за возрождение России? Турба отдал за это свою жизнь. Полковник Куроченков отдал, и многие другие. Они тоже могли бы малодушно застрелиться, но выбрали другой путь. Кедров рано или поздно ответит за убийство семьи Лизы и пред народом и лично перед мной. Я обязан уничтожить этого палача, ибо сказано в Писании кровь за кровь. Я обязан уничтожить этот строй, ведь именно большевики разрушили империю и тысячелетний уклад жизни. Обезумевшие вчерашние крестьяне в рабочих тужурках и солдатских шинелях, крушат все старое и вековое во имя какой-то мифической свободы. В деревне все перевернули вверх дном. Пьяницы и бездельники теперь руководят комбедами, а работящие справные мужики поголовно записаны в кулаки. Собранный урожай власть забирает у крестьянина, не дав ничего взамен. Эсеры хорошо знают нужды крестьян, это выводит их на передний край борьбы. Получается, что сейчас это наиболее организованная сила против большевиков. Вот и в Архангельске, куда уехали дипломаты, власть принадлежит социалистам во главе с Чайковским. Эту власть поддерживает Европа и Америка. Получается, что теперь путь русского патриота лежит туда, в Архангельск, где лучшие силы уже подняли знамя борьбы с большевизмом. Значит надо пробираться туда, иного пути нет.
